Апокалипсис Томаса

Я знаю, что Фальстаф был не только бойцом, но и трусом, вором, но при этом обаятельным человеком. Он служит примером только для тех, кто верит, что самоуважение — величайшее из достоинств. Драматург хотел, чтобы он вызывал смех, а не восхищение, потому что знал: если такие люди теряют способность смешить, они становятся крайне опасными. Они — Чарльзы Мэнсоны и Полпоты нашего времени, и нет преступления столь ужасного, чтобы они удержались от его совершения.

Все мы трусы в какие-то моменты нашей жизни, но я утешал себя тем, что не оставил за собой союзников. Рискуя только собственной шкурой, я имею право утверждать, что проявил осторожность, а не струсил. Так, во всяком случае, я говорил себе, спускаясь в лощину, где недавно останавливал мини-пикап, издавая жалкие крики детского ужаса и борясь с желанием надуть в штаны. Внизу повернул на север, надеясь добраться до гостевой башни на своих двоих. Такие самообманы позволяют нам выжить… но из-за них мы подвергаем опасности самое важное, что у нас есть.

Глава 33

Топология этой части Роузленда сложная. Холмы и ложбины перетекают друг в друга, напоминая мне поверхность мозга. Я ловил мысль, проскальзывающую по извилинам, и звучала она следующим образом: «Двигайся, двигайся, живи, живи!»

Я держался исключительно лощин, некоторые из которых скрывались в тени склонов, другие затеняли баньяны и калифорнийские лавры, угнездившиеся в расщелинах, где почва наиболее влажная. Я полагался на интуицию, решая, куда повернуть, если встречалась развилка.

Сосредоточившись на том, чтобы двигаться быстрее и быстрее, я не решался оглянуться. Таким образом, если бы уроды нагоняли меня, я бы это понял, лишь когда одна из когтистых рук ухватила бы меня за воротник пиджака спортивного покроя и швырнула на землю, или когда топор раскроил бы мне череп и убил на месте, избавив от тех ужасов, которые мне пришлось бы пережить, если бы меня захватили живым.

Только двумя часами раньше я сидел в уютной кухне, ел киш и творожный пирог, и самая большая моя проблема заключалась в том, чтобы вызнать тайны Роузленда и понять то, что говорили мне люди, которые словно задались целью ставить меня в тупик своими ответами.

А вот свиноприматы загадочностью не отличались. Они не играли в словесные игры и не притворялись, будто слишком заняты, чтобы слушать, и не пытались тем или иным способом обмануть. Уроды не скрывали своих намерений. Они хотели меня убить, порубить на куски, сожрать, а потом посидеть кружком, рассуждая, какая моя часть оказалась самой вкусной. Их намерения читались как открытая книга или как лица инспекторов департамента налогов и сборов.

Я миновал так много развилок, что уже и не знал, приближаюсь к гостевой башне или удаляюсь от нее. И я бы не удивился, увидев стоящий у гребня холма брошенный мини-пикап с шинами низкого давления и трех уродов, играющих рядом с ним в карты и дожидающихся, когда же я, описав полный круг, сам прибегу к ним в руки.

Пару раз прохладный воздух начинал мерцать, словно от поднимающегося к небу жара, и периферийным зрением я видел то, что исчезало, если я поворачивал голову, чтобы получше все рассмотреть. Несколько раз это были всего лишь тени, большущие и угрожающие. Но случалось, что краем глаза я замечал что-то более определенное. Гору человеческих черепов, койотов, пожирающих мертвых уродов, обнаженную женщину, привязанную к столбу, тогда как фигуры в капюшонах поджигали хворост у ее ног…

Одно видение не исчезло, и когда я повернул голову. Я вышел из лавровой рощи, и в двадцати футах впереди тропа разделялась, уходя в две расположенные под углом лощины. На развилке стояло дерево с черными ветвями без единого листочка, которое кто-то использовал в качестве каркаса для мобиля из выбеленных солнцем костей. На ветвях висели скелеты детей, некоторые лет трех на момент убийства, ни одного — старше десяти. Их всех раздели и развесили по ветвям, создав безумный памятник жестокости.

Дерево это выглядело дорожным указателем, говорящим о том, что впереди находится город, где насилию нет предела.

Впервые в этой гонке на выживание я остановился, именно потому, что призрак не исчез, хотя я и посмотрел на него. Но тут же поспешил дальше, выбрав правую лощину.

У меня создалось ощущение, что я бежал в двух Роузлендах: в поместье, куда мы с Аннамарией прибыли несколькими днями ранее, и в другом, существовавшем в альтернативной реальности, параллельной нашему миру.