Апокалипсис Томаса

Лощина, по которой я побежал, миновав черное дерево, увешанное костями, оказалась очень короткой. Склоны сближались, сближались, становились все более крутыми. И, наконец, я оказался в тупике, сформированном тремя страшными на вид склонами. Два, слева и справа, заросли высокой травой и колючими кустами, а впереди меня ждала голая земля, усыпанная камнями.

Кусты хватали бы меня за одежду и, в конце концов, насадили на свои колючки, заставив остановиться. Я полез по земле и камням, пусть некоторые и выскальзывали из-под ног. В результате мне пришлось сунуть «беретту» в кобуру и продолжить путь, используя не только ноги, но и обе руки, отчаянно хватаясь ими за землю, если камень, только что казавшийся надежной опорой, вдруг выскакивал из-под ноги и катился вниз. Только так мне и удавалось не последовать его примеру.

Жадно ловя ртом воздух, с гулко бьющимся сердцем, я слышал преследующих меня уродов… но не чувствовал их запаха. Судя по звукам, они приближались, но, возможно, только эхо от крутых склонов создавало впечатление, что они совсем близко, потому что именно интенсивность их запаха позволяла точно определить разделяющее нас расстояние.

Я уже преодолел половину подъема, когда они настигли меня. Один схватился за штанину джинсов. Крепко уцепившись за камни двумя руками, я с силой ударил ногой, куда-то попал, возможно, в голову. Но урод не отпустил меня, наоборот, сильно дернул, чтобы стащить вниз.

Камень, за который я держался правой рукой, вывалился из земли и покатился по склону. Все еще держась левой рукой, я перевернулся на спину, правой потянулся к кобуре и выхватил «беретту».

Урод навис надо мной, второй подступил слева, третий справа, все собирались навалиться на меня. Белки их глаз порозовели от крови, радужные оболочки желтизной не уступали тому странному небу, которое я видел раньше.

Их зубастые рты, их розовые языки с черными точками не предназначались для того, чтобы произносить слова милосердия. Они могли только злобно рычать и пожирать добычу, особенно еще живую и кричащую.

Три топора поднялись, два обращенные ко мне лезвием, один — молотком. Я вскинул пистолет, зная, что смогу убить только одного, прежде чем оставшиеся двое раскроят или разобьют мне голову. Но я не возражал против того, чтобы умереть, хотя бы потому, что на Другой стороне ничто не могло пахнуть столь же скверно, как эти свиноприматы.

Однако, прежде чем я успел нажать на спусковой крючок «беретты», нависшее надо мной существо с отвратительным телом и бледной кожей, кое-где покрытой короткой щетиной, отшатнулось, а между глаз у него вдруг появилась дыра. Затылок урода взорвался, а сам он пропал из виду, словно под ним открылся люк, в который он и провалился.

Хотя я не слышал первого выстрела, второй и третий прозвучали громко, отчетливо и близко. Оставшаяся пара уродов отлетела от меня. Один топор звякнул о камень рядом с моей головой. Второй, закружившись, исчез, словно палочка, слишком уж энергично отброшенная самым уродливым барабанщиком в истории парадов.

Камни пытались выскользнуть из-под меня. Но я твердо решил не скатываться с ними вниз на трупы уродов, которые теперь валялись в лощине-тупике.

Тяжело дыша, отплевываясь, — почему-то решил, что капля пота одного урода попала мне в разинутый рот, и я никак не хотел, чтобы она очутилась в меня в желудке, — я перевернулся на живот и попытался найти опору.

Рядом со мной появилась пара красно-черных расшитых ковбойских сапог. Я увидел протянутую мне большущую руку, которая переходила в массивное предплечье и Геркулесовы бицепсы, на которых хохотали гиены.

Глава 34

Я схватился за его руку, в два раза больше моей, и татуированный гигант помог мне подняться. Вдвоем мы не без труда взобрались по заваленному камнями склону.

На западе море поблескивало под лучами солнца, как пиратские сокровища, но перед моими глазами по-прежнему стояли зубы этих чудовищных свиней, их раззявленные, готовые укусить пасти.

Шрамы на лице моего спасителя ничуть не изменились, зубы остались кривыми и желтыми, но язва на верхней губе поблескивала слоем защитного крема.

— Одд Томас, — улыбнулся он. — Ты меня помнишь?

— Кеннет Рэндолф Фитцджеральд Маунтбаттен.

Он просиял, страшно довольный тем, что я запомнил его имя, словно привык к тому, что люди забывали его, едва он скрывался из виду.