Томминокеры

Стоял ясный и светлый денек, скорее сентябрьский, чем июльский. Небо было ярко-синим, температура не превышала 22 градусов Цельсия, дул легкий ветерок. Как будто Хейвен встречал приехавших на похороны особенно доброжелательно.

Звонили колокола. Их звон особенно красиво разносился по окрестностям вокруг города. Все приехавшие и пришедшие ощущали величие момента. Весь Хейвен, и стар и млад, был здесь. Высоко в небо устремлялась башня, украшенная часами, и те из приезжих, кто слышал, что она взорвалась и взлетела в воздух, удивленно поглядывали на башню, но тут же забывали об этом.

Звонили колокола. Народ стал заходить в помещение старой, но просторной методистской церкви, где у входа их с улыбкой встречал преподобный отец Гухрингер.

Подъехала на автомобиле Бобби Андерсон. На ней было новое голубое платье. Она не хотела прерывать работу, но Гарднер вызвался ее подменить, и вот она здесь. Сам же Гарднер посетить похороны отказался. Он крепко спал после выпитого накануне. Андерсон тоже была уставшей, но сегодня ею владело какое-то странное чувство. Возможно, из-за Руфи, возможно, из-за Давида, возможно, из-за всего города. «Превращение» продолжалось, это происходило со всеми жителями города, за исключением Гарда. И это было хорошо. Скоро, уже совсем скоро…

Колокола, колокола, колокола.

Хейвен как будто отвечал им. Все они — Тремейны и Дженнингсы, Аппельгейты и Голдменсы, Дюплесси и Арчинбурги — добропорядочные граждане штата Мэн. Все они теперь были заодно: их мысли… их чувства… они были вместе, они слушали, и звон колоколов пульсировал в их жилах.

Ив Хиллмен и Батч Дуган ехали на арендованном Ивом «джипе» по лесной дороге. Странно, — думал Дуган. Никогда еще он не видел такого тихого леса, где не слышно ни единой птицы.

Внезапно тишину прорезал странный звук.

— Что за чертовщина?..

— Колокола, что же еще? — отозвался Дуган. — Они звучат очень красиво. Наверное, сейчас начнутся похороны.

Они похоронят Руфь на горе… Какого черта я здесь делаю с этим ненормальным старикашкой?

Но он понимал, что менять что-либо уже слишком поздно.

— Колокола в методистской церкви, сколько я себя помню, звонили совершенно иначе, — сказал Ив. — Кто-то подменил их.

— Ну и что?

— Ну и ничего! Ладно, Страшила Дуган, нам надо думать о другом.

Дуган оглянулся. На заднем сидении «джипа» лежала старая потертая сумка.

— Хотел спросить тебя, что в этой сумке.

— Разные старые вещи. Тебя это не касается.

Они проехали указатель, говорящий о том, что машина въезжает в черту города.

— Скажи, — после долгого молчания вновь обратился к нему Дуган, — что же мы все-таки будем искать?

— Не знаю. Но пойму, что это оно, если увижу.

Дуган промолчал, выругавшись про себя, и поднес ко лбу руку. Именно здесь была сосредоточена головная боль, начавшаяся как только они пересекли пограничную черту.

Все присутствующие в церкви ждали, когда преподобный Гухрингер начнет свою проповедь. Он слыл мастером на эти вещи.

И вот он начал:

— Мы провожаем в последний путь Руфь Мак-Косленд…

Большинство жителей Хейвена сидели, держа у рта носовые платки. Возможно, некоторых приезжих это удивило, но это была вынужденная мера. Как звезды падают с неба в августе, так выпадали зубы у хейвенцев. Но не только с ними происходила эта беда. Некоторые приезжие тоже потеряли по зубу на следующий день.

У некоторых смертельно болела голова, и эту боль невозможно было снять таблетками.

И у большинства из них во время проповеди и после нее, и в особенности на следующий день, стали появляться разные идеи. Они приходили внезапно, и многим хотелось закричать: «Эврика!», но они не смели нарушить тишину, царившую на похоронном богослужении.

Жители Хейвена хорошо видели эти перемены и радовались от души. Они понимали, что чем больше людей побывало здесь сегодня, тем больше «превратившихся» и «превращающихся» будет на свете, и таким образом они выполнят требования Великой Идеи.

Дуган и Хиллмен ехали по трассе. Дуган чувствовал себя несколько угнетенно, но не смог бы объяснить почему. Конечно, старик сумасшедший, мысль о том, что Хейвен стал змеиным гнездом, — паранойя. К этому прибавилось нервное напряжение, растущее где-то в глубине души Страшилы. Нервы ни к черту, — подумал он.

— Почему ты держишься за голову? — спросил Ив.

— Потому что она болит.

— Если ветер подует, станет немного легче.