Талисман

• Друзья, как трудно пареньку
• Идти с котомкой на боку!
• Господь забыл тебя, дружок…

Из магазина вышел блондин в спортивном костюме и три принцессы. У принцесс в руках было мороженое, у спортсмена — по булочке в каждой руке. Они направлялись в сторону Джека, который, увлеченный стариком, их не замечал. Он сосредоточился на мысли, что это все-таки Смотритель, и Смотритель что-то прочитал в его мыслях. Иначе почему он запел именно эту песню? Ведь песня о нем, правда? О Джеке?!.

Футболист переложил в левую руку обе булочки, а правой сильно толкнул Джека в спину. Зубы Джека от неожиданности щелкнули; боль свела челюсти.

— От тебя несет мочой, — процедил блондин. Принцессы захихикали и дружно сморщили носики. Джек отлетел в сторону, зацепив кепку, куда слепой собирал подаяния, и деньги рассыпались.

Песня оборвалась.

Футболист и Три Крошки Принцессы удалялись. Джек рванулся было за ними; им овладела хорошо знакомая ярость. Это же чувство возникло в нем и при встрече с Осмондом, и на ферме у Алберта Паламаунтина; и в Оутли…

Но мальчик не стал догонять их, хотя знал, что мог бы — неожиданно он ощутил в себе небывалый прилив сил. Но он не хотел догонять их; он хотел остаться один. Он…

Слепой принялся шарить рукой вокруг себя, собирая рассыпанные монеты. Он складывал их в кепку. Дзинь!

До Джека донесся голос одной из принцесс:

— Почему ему вообще позволяют там находиться? Он такой вульгарный!..

Другая ответила:

— Да, непонятно.

Джек присел на корточки и стал помогать старику собирать монетки.

— Благодарствуй, добрый человек! — глухо бормотал слепой. Джека морозило от его срывающегося дыхания. — Вот уж спасибо! Господь вознаградит тебя!

Это был Смотритель.

Это не был Смотритель.

Мысль о том, как мало волшебного напитка осталось в бутылке, заставила мальчика заговорить со стариком. Он не знал, хватит ли напитка, чтобы вновь оказаться в Территориях, но он должен был спасти свою мать и добраться до Талисмана.

— Смотритель?..

— Благодарствуем, от всей души! Господь не оставит тебя!

— Смотритель! Я — Джек!

— Здесь нет Смотрителей, мальчик. — Пальцы негра вновь начали искать монетки. Одна рука нащупала центовую монету и быстро опустила ее в кепку; другая неловко дотронулась до туфель проходящей мимо хорошо одетой женщины. Ее лицо исказила гримаса, и дама заспешила от них.

Джек подобрал последнюю монетку. Это был серебряный доллар с изображением статуи Свободы.

Из глаз Мальчика покатились слезы, оставляя дорожки на грязных щеках. Он оплакивал Тильке, Вайлда, Хагена и Хайделя. Свою мать. Лауру де Луизиан. Сына погонщика, лежащего мертвым под телегой. Но больше всего себя — самого себя. Он устал странствовать по дорогам. Наверное, когда едешь в «Кадиллаке», все представляется совсем иначе, но когда добираешься на попутках, сочиняя Истории, когда должен унижаться перед каждым за кусок хлеба, — дорога становится Дорогой Скорби. Джек смертельно устал… но ему нельзя плакать! Если он будет плакать, то рак сожрет его мать, а дядя Морган убьет его самого.

— Я не думаю, что смогу сделать это, Смотритель, — шептал он. — Не думаю…

Теперь слепой руками нащупывал Джека. Он уцепился за запястья мальчика. Пальцы сжались, как тиски. Негр дышал Джеку в лицо; мальчик прижался к его груди.

— Эй, парень! Я не знаю никакого Смотрителя, но, мне кажется, ты возлагаешь на него большие надежды. Ты…

— Я теряю свою маму, Смотритель, — прошептал Джек. — Слоут гонится за мной. Он говорил со мной по телефону. Но это еще не самое ужасное. Самое ужасное произошло в Анголе… водонапорная башня… землетрясение… пятеро человек…

«Я, я сделал это, я убил их, когда переносился в этот мир, я убил их, как мой отец и дядя Морган убили тогда Джерри Блэдсо!»

Да, это было хуже всего. Он все сказал. Он подписал себе приговор. Он — покойник.

— Эй-эй! — закричал негр. Он встряхнул Джека за плечи. — Ты берешь на себя слишком большой груз. Сбрось с себя лишнюю тяжесть.

— Я убил их, — всхлипнул Джек. — Тильке, Вайлда, Хагена, Дэви…

— Ну, если бы здесь оказался твой друг Смотритель, — заявил чернокожий, — то кем бы он ни был, он наверняка сказал бы тебе, что ты не мог этого сделать. Ни ты, и никто другой.