Зелёная Миля (Green Mile)

– Он – плохой человек, – проговорил Джон тихим механическим голосом.

– Правильно, сомнений нет, злой, как колдун, – согласился Брут, говоря самым мягким тоном, – но ты не беспокойся, мы его к тебе не допустим. Просто полежи на своей койке, а я скоро принесу тебе кофе. Горячий и крепкий. И ты сразу почувствуешь себя другим человеком.

Джон тяжело опустился на койку. Я думал, он ляжет и отвернется, как обычно, к стене, но он просто сидел, свесив руки между колен, опустив голову и тяжело дыша ртом. Медальон со Святым Кристофером, который дала ему Мелинда, выскользнул из ворота рубашки и качался в воздухе. Она сказала, что медальон спасет его, но Джон не выглядел спасенным. Похоже было, что он занял место Мелинды на краю могилы, о которой говорил Харри.

Но тогда мне было не до Коффи.

Я повернулся к ребятам.

– Дин, достань пистолет и дубинку Перси.

– Ладно. – Он вернулся к столу, открыл ящик и вытащил пистолет и дубинку.

– Готовы? – спросил я их. Мои люди – верные, я никогда так не гордился ими, как в ту ночь, – кивнули. Харри и Дин слегка нервничали, а Брут был невозмутим, как всегда.

– Хорошо. Говорю я. Чем меньше вы открываете рот, тем лучше и тем быстрее все кончится... к лучшему или худшему. Годится?

Они опять кивнули. Я сделал глубокий вдох и пошел по Зеленой Миле к смирительной комнате.

Перси поднял глаза и зажмурился, когда я включил свет. Он сидел на полу и облизывал пленку, которой я заклеил его рот. Та часть, которую я закрепил на затылке, отстала (возможно, от пота или бриолина в волосах), и он мог попытаться отодрать и остаток ленты. Еще час и он вопил бы о помощи во всю мощь своих легких.

Действуя ногами, ему удалось слегка отодвинуться назад, когда мы зашли, потом он остановился, сообразив, что деваться некуда, кроме юго-восточного угла комнаты.

Я взял пистолет и дубинку у Дина и протянул их в сторону Перси.

– Хочешь получить обратно? – спросил я.

Он настороженно посмотрел на меня, потом кивнул.

– Брут, Харри. Поднимите его.

Они наклонились, подцепили его под мышки и подняли. Я приблизился, пока не стал с ним нос к носу, чувствуя острый запах его пота. Наверное, он взмок, пытаясь освободиться от смирительной рубашки и периодически ударяя ногами в дверь, но больше всего, думаю, он потел от обычного страха – боязни того, что мы с ним сделаем, когда вернемся.

Очевидно он надеялся, что все обойдется, ведь мы – не убийцы... а потом, вероятно, вспомнил об Олд Спарки: ведь мы и впрямь были убийцами. Я сам казнил семьдесят семь человек, больше чем любой из тех, на ком я застегивал ремень, больше чем сам сержант Йорк, снискавший славу в первой мировой. Убивать Перси было нелогично, но мы ведь уже поступали нелогично, наверное, об этом он говорил сам себе, сидя с завязанными за спиной рукавами и пытаясь языком освободиться от пленки, запечатавшей ему рот. А кроме того, логика вряд ли присутствует в мыслях человека, сидящего на полу комнаты с мягкими стенками, завернутого так плотно, как паук пеленает муху.

Я хочу сказать, что если сейчас я не поставлю его на место, то не поставлю никогда.

– Я сниму ленту с твоего рта, если ты пообещаешь, что не будешь орать, – сказал я. – Я хочу поговорить с тобой, а не поорать. Так что ты на это скажешь? Будешь вести себя тихо?

Я прочитал в его глазах облегчение, словно он понял, что, если я хочу поговорить, значит, у него есть шанс выбраться с целой шкурой. Перси кивнул.

– Если начнешь шуметь, опять заклеем, – пообещал я, – ты это понимаешь?

Опять кивнул, на этот раз нетерпеливо. Я протянул руку, взялся за конец, который он оторвал, и с силой потянул. Раздался треск. Брут подмигнул. Перси вскрикнул от боли и стал тереть губы. Он попытался заговорить, понял, что не сможет с прижатой,, ко рту рукой, и опустил ее.

– Сними с меня эту безумную рубашку, козел, – процедил он.

– Через минуту.

– Сейчас! Сейчас! Сию мину...

Я ударил его по щеке. Я это сделал раньше, чем успел подумать... хотя, конечно же, знал, что до этого может дойти. Уже при первом разговоре о Перси с начальником Мурсом, когда Хэл посоветовал поставить Перси распорядителем на казнь Делакруа, я знал, что до этого может дойти. Человеческая рука, как зверь, прирученный наполовину: он кажется хорошим, но приходит время, зверь вырывается на волю и кусает первого встречного.

Звук пощечины был резкий, как звук сломанной вет-ки. Дин охнул. Перси глядел на меня в полнейшем шоке, глаза стали квадратными и чуть не вылезли из орбит. Рот открывался и закрывался, как у рыбы в аквариуме.