11  

Например, все любители выгоревших волос неопределенного цвета – явно ее аудитория.

Алька ярко представила погруженный в полутьму актовый зал и освещенную сцену, с которой она – в короне и с ленточкой «Мисс Популярность 9-х классов» – смотрит на зрителей. Среди зрителей, конечно, Димка. В первом ряду. В глазах – явное восхищение. А после торжественного мероприятия он подойдет к ней и скажет: «Алька…»

– Алька! – вмешался в ее грезы далекий от романтичности голос Иры. – Пошли, чего же ты стоишь, звонок уже прозвенел.

– Пойдем, – неохотно согласилась Алька, представив, что сейчас придется возвращаться в класс и садиться за одну парту с Димкой. Не с тем – восхищенным, из мечты, а с самым обычным, каждодневным Димкой – предателем, позером и насмешником.

– Скажи, – обратилась она к Иринке, пока они шли по школьному двору, – а почему тебе Андрей нравится?

Иринка смутилась и пошла красными пятнами. Надо же, у нее покраснели даже уши.

– Ну… он красивый, – наконец выдавила она и нервно шмыгнула носом.

* * *

После занятий Алька села за уроки, но дело как-то не шло. Мысли о Димке и Андрее роями носились в ее голове. В итоге она махнула рукой, захлопнула тетрадки и взялась за книжку, зная, что это – лучший способ избавиться от ненужных мыслей. Еще на летних каникулах на глаза ей попалась небольшая книжица с привлекательным и странным названием «Чайка по имени Джонатан Ливингстон».[2]

Алька принялась читать, и средство сработало на все сто процентов. Чтение, как всегда, увлекло ее. Удивительно, порой Альке казалось, что все, о чем она читает, очень знакомо ей. Она сама то ли переживала, то ли думала о чем-то подобном, просто не могла найти подходящие слова.

Вскоре в комнату заглянула вернувшаяся с работы мама.

– Ну как, Саша, у тебя все в порядке? Уроки сделала? – спросила она.

– Ага, – буркнула Алька, не поднимая головы от книги.

Мама пыталась еще говорить с ней о чем-то, но, видя, что дочь опять сидит за своими книжками (а это, конечно, лучше, чем когда она слушает свою сумасшедшую музыку или шляется по улице неизвестно где и с кем), махнула рукой и ушла на кухню.

Алька так и не оторвалась от текста, пока не прочитала все до конца. А когда повествование вдруг закончилось, еще долго сидела с распахнутой книгой, будто видя за гладкой черно-белой страницей бушующее море, копьем пронзающий тучи луч солнца и ослепительно-белую чайку…

«Я бы тоже хотела летать. Как Джонатан Ливингстон, – думала Алька, уже укладываясь спать. – А вдруг я такая же глупая чайка, как его сородичи? Вдруг я не смогу быть не такой, как все?.. Нет, там что-то другое… Главное не в том, чтобы быть не таким, как все, а быть… собой. Вот, точно. И не бояться учиться… в смысле, не так, как в школе, а по-другому, по-настоящему. Джонатан сильный, ему хорошо. А я… я…»

С этими мыслями Алька заснула, так и не найдя ответов на свои вопросы, а утром впечатления от прочитанного немного угасли, хотя не исчезли совсем, а накрепко засели где-то в голове.

Глава 5

Двойка

Алла Викторовна Соколова преподавала историю уже 15 лет и притом продолжала хранить святую веру в то, что для каждого подрастающего человека жизненно необходимо помнить день, когда произошла Куликовская битва, не путаться в русских князьях и знать наизусть всех ведущих российских реформаторов. Ученики прозвали ее Соколихой не только из-за хищно-птичьей фамилии, но и из-за недвусмысленно проглядывающего в этом прозвище слова «лихо».

Алла Виторовна отличалась строгостью, и умилостивить ее было сложнее, чем школьную стену. Поэтому всякий знал, что дразнить Соколиху – себе дороже.

В этот день Соколиха завтракала в школьной столовой.

Сидя у окна, она прихлебывала очень крепкий и сладкий чай (никто из поварих, прекрасно знающих ее характер, не рискнул бы подать ей другой), закусывая пышным горячим оладушком, нежащимся в жирной, густой сметане.

Сметана стекала с оладушка, разогретая его теплом, и Соколиха таяла, словно эта сметана, донельзя довольная началом нового дня.

– Ну у вас вообще по сравнению с Москвой халява, – послышался вдруг с улицы девичий голосок. – Школа, прямо скажем, ниже среднего.

Соколиха чуть не подавилась только что отправленным в рот нежнейшим кусочком и тут же сделала стойку, словно хорошая сторожевая собака.

– Здесь кто угодно пятерки получать будет. Так что радуйся, что не в Москве живешь. Глядишь, там бы из троек не вылезала! – продолжал меж тем самоуверенный голосок.


  11  
×
×