– Нет. Соколиха, сдается, мне мстила. Я как раз сегодня с Пановой про школу трепалась… Небось она и донесла. Ну что же, я этого так не оставлю!
– Не может быть, чтобы Панова, – включилась в разговор Алька, – мы с ней с первого класса учимся. Когда-то даже вместе сидели. Она не из доносчиц. Проверено!
– Значит, кто-то другой… – Настя сосредоточенно нахмурилась, припоминая. – Понятно. Не иначе как твой разлюбезный Димочка! Он же тогда мимо нас проходил, еще на меня так оглянулся… Наверняка все слышал!
– Ничего он не мой, – вспыхнула Алька.
– Да ладно! Будто я не видела, как вы с ним переглядываетесь. И разве не лестно, что первый, так сказать, красавчик класса с тобой сидит?
Алька пожала плечами, всем видом демонстрируя полное и безграничное равнодушие к соседу по парте:
– Ты меня с кем-то путаешь. Но, кстати, не думаю, что это Димка тебя подставил.
– Конечно. Все ни при чем. Наверное, я сама Соколихе себя заложила. Специально, чтобы на конкурс не попасть.
Настя зло пнула ногой шаткий турник, и он угрожающе качнулся.
– Ой, а что ты теперь делать-то будешь? – испуганно пискнула Ирка. – А что, если и вправду из-за этой ерунды участвовать не разрешат?
– Ну, я тоже не вчера родилась. Что-нибудь придумаю. – Настя уже почти взяла себя в руки. – Так домой пойдем или тут до ночи будем торчать?
Глава 6
Ветер перемен
Вечером в гости заглянула тетя Наринэ. Она превосходно готовила и периодически баловала Альку с мамой то нереально вкусным мясом с гранатовым соусом; то запеченными с орехами баклажанами – которых можно было съесть полную тарелку и только потом, опомнившись, удивиться, сколько же ты съел; то горячими ароматными хачапури, на которых, словно маленькое солнышко, еще плавился и тек кусочек масла.
В этот раз она принесла айвовое варенье. Удивительно прозрачное, с гладкими, тугими кусочками айвы.
– Кушайте, – как всегда ласково, угощала она, – тебе, джаночка, кушать надо. Ишь худенькая какая!
Алька привыкла, что тетя Наринэ иногда называет ее Саша-джан или просто: джаночка. «Джан» – значит «душечка». Ей даже нравилось это ласковое слово.
– Я твою маму все ругаю, ругаю, – продолжала между тем тетя Наринэ. – Вот, говорю, Нелли, не откормишь дочку, замуж ее ни за что не возьмут.
– Тетя Наринэ, – вяло возразила Алька, гоняя по блюдечку ярко-оранжевый кусочек айвы, – я же вам уже говорила: сейчас полные не в моде. У девчонок, наоборот, чем стройнее – тем лучше. А с толстыми ни один мальчишка дружить не станет.
– Ну, – вздыхала та, разводя полными смуглыми руками, – моя Маша тоже все худеет, худеет… А те женихи, которым палку от швабры подавай, несерьезные, неправильные. Вот найдется серьезный…
– А мне и не надо! – разозлилась вдруг Алька. – Никого мне не надо! Ни серьезных, ни несерьезных!
– Ах, Саша-джан. – Тетя Наринэ попыталась погладить девочку по голове, но та отдернулась. – Вижу, Саша-джан, что на душе у тебя неспокойно. Наверное, с мальчиком каким поссорилась?.. Ну, как поссорилась, так и помиришься. Жизнь – она такая, как море. Не бывает, чтобы все время тихо. Да не расстраивайся, девочка. Все обязательно будет хорошо. Ты же у нас умница.
Когда Алька ушла ложиться спать, разговор между тетей Наринэ и матерью продолжился. Алька чистила зубы в ванной и прекрасно слышала все, что происходит на кухне.
– Александра у меня совсем неуправляемая стала, – вздыхая, жаловалась мама, – вижу, что у нее появились от меня секреты. И грубит, и учится хуже… Что ни говори, трудный возраст…
– Смотри, Нелли, девочка вся в тебя. Такая же упрямая. Ты б ей внушала помягче быть, – советовала мамина подруга.
– Да уж, внушишь ей!
– А ты так… исподволь… Самой же без мужа несладко живется. Так дочка пускай счастливей тебя будет. Понимаешь, Нелли-джан, подлаживаться надо. Стараться.
– Нет, Наринэ, подо всех не подладишься. Да и стоит ли оно того? Вспомни Алькиного отца. Я тебе скажу, хорошо, что он от нас уехал. Стала бы я под него подстраиваться!.. Ну, попереживала в свое время, поплакала, пока никто не видел. А теперь ничего. Живу же.
– Бедная ты моя джаночка! – Голос тети Наринэ стал мягким и теплым, словно толстая пуховая перина.
Алька представила, как она сейчас наклонилась над матерью и обнимает ее за плечи или гладит по голове. Словно это не мать – строгая, прямая женщина с гордым, немного усталым лицом, – а одинокий, несправедливо обиженный ребенок.