Для Анастасии Лазаревой наступили тяжелые деньки. Что волнует...
Дюжина.
ГВАТЕМАЛА
Чего дюжина?
ГОРЕЛИК
Чего, чего – ясно, что не романов… Откроешь – увидишь, деревенщина! А нет – так пинка в жопу и к барьеру!
ГВАТЕМАЛА
(с горечью). Эх, Какаша, продаешься за деньги, да? (С гневом.) Эх, гады, как великий СССР продали, так и бабу покупают! (Уходит с мешком на плече.)
Какаша и Горелик опускаются на пол. Вся сцена снова погружается в сумрак, сквозь пелену которого видны в глубине фигуры участников драмы. Влюбленные лежат в пятне яркого света. Каждое их движение вызывает усиленный киароскуро. Их диалог прерывается паузами, сорванным дыханием, эротическим подвизгиванием.
КАКАША
Ну, я больше уже не могу, Славка, ну, давай!
ГОРЕЛИК
Зрители тебя не смущают?
КАКАША
Пусть сами смущаются, раз в театр пришли. Дай-ка я тебя возьму! Вот так! И давай, давай, давай!
ГОРЕЛИК
Я и впрямь становлюсь плененной Пенелопой, а ты Одиссеем-освободителем. Впрочем, это уже не важно. В такой любви, как у нас, теряются различия пола. Мое становится твоим, твое – моим. Не об этом ли писал Ницше?
КАКАША
Именно об этом. Вздувается страсть к «переоценке ценностей». Переплетаясь, мы строим мост в идеал.
ГОРЕЛИК
Это кто говорит, я или ты?
КАКАША
Это говорит Заратустра. В идеале мы вдвоем сотворим надчеловека, это будет надчеловек любви, а не супермен убийства. Не нам ли выпало на долю выжать священный сок хаомы?
ГОРЕЛИК
Вал, вал, вал! Ико, ига, ига!
КАКАША
Вобюл, вобюл, вобюл! Оки, оки, оки!
ОБА
(в экстазе). Ч-и-и-и-и-и-и-и-и-ч!
Испустив этот вопль, они лежат некоторое время неподвижно и молча. Потом закуривают.
ГОРЕЛИК
Где ты набралась таких премудростей?
КАКАША
В Северо-Западном университете.
ГОРЕЛИК
Если впасть в хронологию, родная, окажется, что ты прожила без меня безобразно долгий кусок жизни. Но мы в нее не впадем. Проживем и без хронологии. И тогда окажется, что мы просто продолжаем ту нашу единственную ночь на Елагином острове. Ты помнишь тот гребной клуб, где я тогда сторожем работал? Это была ночь фантастической гребли, как будто сами отцы-демиурги Хнум и Птах сидели рядом. Мы бросили матрас прямо на мостки и там валялись. Меж досок в воде отражались звезды… крутилась кассета «Аквариума»… три бутылки «Солнцедара» стояли у изголовья… и мы хлебали эту гадость, и гребли, гребли, как будто плыли в центр Вселенной…
КАКАША
Потому что покуривали кое-что.
ГОРЕЛИК
У меня была шмаль из Красноводска.
КАКАША
Ох, сладкая была эта красноводская шмаль. Ты меня тогда просто затрахал, Славка. А ведь я считалась чемпионкой в «системе»… Славка, а ты помнишь нашу тогдашнюю песенку? (Поет, Горелик ей подпевает.)
ГОРЕЛИК
Ты бы знала, сколько раз я эту ночь в памяти прокручивал!
КАКАША
Я знаю. Ровно столько же раз, сколько и я эту ночь в памяти прокручивала. Иногда осточертеет все на свете, заберешься куда-нибудь в темноту и вспоминаешь, как с тем Славкой Гореликом, простым советским заключенным, греблась в гребном клубе.
ГОРЕЛИК
У нас с тобой, наверное, это одновременно случалось. Учитывая разницу во времени между Россией и Америкой, если у меня, скажем, в полночь, то у тебя в четыре часа прошлого дня, а если у тебя в полночь, то у меня в восемь утра дня будущего. Это тебе понятно?
КАКАША
Да, теперь-то я понимаю, в чем было дело. Иногда в классе или с мужем каким-нибудь на дипприеме как подхватит, едва успеваю проскочить в туалетку. И вспоминаю, как тебя в первый раз увидела с двумя веслами на плече на фоне нашего меланхолического балтийского заката. Что за кадр, я подумала и тут же узнала: да ведь это же Славка Горелик из подполья! Все девки ахнули, но я так посмотрела, что они сразу поняли – мой кадр!