«Додж» по имени Аризона

Леммит при виде пищи враз оживился, даже приподнялся до полусидячего.

– О, – рычит, – наконец-то. Пришло… наше спасенье от жуткой смерти. А ведь задержись ты, Яго, еще немного, и тебя бы встретили лязгающие зубами скелеты.

Коричневого от этих слов как-то уж очень резко передернуло – чуть поднос из рук не выронил. Словно встречался он уже с этими самыми скелетами и воспоминания об этой встрече сохранил отнюдь не самые приятные. Поставил поднос, пробормотал чего-то сквозь зубы и был таков.

– И позови, – это Леммит уже ему вслед рявкнул, – десятника Шаркуна из сотни Бречика! Живо!

– А ты, – поворачивается ко мне, – давай, садись, русский. Как вы там говорите – «в ногах правды нет»? Хорошие у вас эти… поговорки. Да и пьете вы здорово.

Интересно, думаю, это Коля тут успел отметиться или другой кто из славян?

– Я бы, – отвечаю, – и сам раньше сел, было бы куда.

– А земля на что? – ржет господин граф. – Хорошая, утоптанная… заплевана малость, так мы люди привычные.

Ну, знаете…

– Привычные, не отрицаю, – говорю, – но одно дело – в бою носом грязь пахать, а в тылу хотелось бы комфорта и уюта. Знакомы вам такие слова?

– Знакомы-знакомы, – ухмыляется граф. – Видишь в углу сундук? На него садись… если утащишь.

Не понравилась мне эта ухмылочка его… снова точь-в-точь как у Николаева. Тот, бывало, тоже пошутить любил. И шуточки у него были простые, действенные и по большей части дурацкие.

Ладно. Подошел я к этому сундучку, прикинул… взялся, потянул – ежкин кот!

– Он у вас, – выдыхаю, – свинцом залит?

– Не-а, – спокойно так Леммит отзывается. – Золотом. Казна наша там.

– А-а. Тады понятно.

Золото мне пока таскать не приходилось. Я мозги напряг, школу вспомнил, внутренний объем сундука на глаз прикинул – получилось три патронных ящика. Поднять нельзя, пупок надорвать – запросто.

– Да уж, – говорю, – воистину в ногах правды нет.

– Я тебе, русский, – ухмыляется Леммит, – больше скажу. Ее вовсе нет. Нигде.

А вот это уже, думаю, интересно. Как он воевать-то с таким настроением собирается?

Кое-как оттащил сейф этот доморощенный на середину шатра, сел, пот вытираю, и тут девчушка эта графская изящно так нагибается и из-за графской кушетки вытаскивает – не знаю, как эта штука правильно называется, а выглядит как пенек с мягким сиденьем – и столь же изящно на нем располагается. Зрелище, доложу, на раз. Под кольчугой у нее еще что-то вроде безрукавки виднеется, да вот только заканчивается эта кольчужка самую малость пониже бедер, а дальше, до самых сапог – ножки. И ножки эти… у меня чуть снова слюнки не потекли.

– Ле-ера, – укоризненно так говорит Леммит, только в глазах у него при этом довольные такие черти скачут. – А пить нам из чего прикажешь?

А девица ногу на ногу закинула, потянулась – ну прямо как моя рыжая.

– Третьего дня, – отвечает, – когда ты с другим своим новым русским другом гулял, вы прекрасно без всяких кубков обходились. Что он орал на пол-лагеря? Даешь из горла? Дежурный десятник едва тревогу не затрубил – решил, что на командира вампиры напали.

– Лера.

Подействовало. Встала, прошла в угол – здорово прошла, мне вот, например, в жизни спиной такую… палитру эмоций не передать. Мужик бы на ее месте полчаса матерился, а она р-раз – и всем все ясно. Возвращается с тремя кубками. Хорошие такие кубки, серебряные, резные… вместительные опять же. Помнится, те кружки, из которых я Николаеве вино хлестал, пол-литра вмещали – так вот им до этих кубков… до Берлина по-пластунски.

– Ну что, русский, – говорит Леммит, – давай ваш самый главный тост? Хороший он у вас… правильный.

– Эт верно, – киваю. – Ну… за Победу! – и весь кубок, залпом, в рот. Потому как иначе не положено.

Положено-то оно положено, но, считай, литр вина залпом выдуть… да еще после утренней разминки – так, думаю, и спиться недолго. На фронте такой номер, конечно, не пройдет – там тебя первым же снарядом протрезвит лучше любой колдовской конфеты, а вот в тылу… хотя… чушь. Делать мне больше нечего.

Взял одну виноградину, за щеку кинул, прикусил осторожненько – а она ка-ак лопнула! Словно граната во рту взорвалась. Соку, соку – чуть не подавился. Но вкусно невероятно. Притом, что я фрукты приличные ел уж не упомню когда. Ягоды всякие по лесам, малина-земляника, если с местностью повезет, яблоки с грушами. Семечки еще… короче говоря, такой вкуснятины точно с начала войны пробовать не доводилось. Как говорил рядовой Петренко – «мировой закусон».