Друзья и звезды

…А началось всё с того, что много-много лет назад в самом начале 70-х, в Ленинграде-городе были два клуба самодеятельной песни — КСП, как они тогда назывались. Один назывался Клуб самодеятельной песни «Восток», а другой назывался Клуб самодеятельной песни «Меридиан». Меня, не награжденного уникальными вокальными способностями, друзья туда притащили. И я стал иногда туда приходить, потому что интересные люди пели там хорошие песни, которые сами написали. В так называемое застойное время (мы тогда понятия не имели, что оно «застойное»; мы были студенты, у нас все было отлично, даже если плохо) мы там собирались и полагали, что время хреновое, жизнь неласкова, но сейчас мы попоем, послушаем, выпьем, закатимся с кем-нибудь куда-нибудь, и все будет нормально.

И вот в это время как раз на экраны вышел фильм «Бег» по Булгакову. Кино известное, знаменитое. Сразу сделался кумиром народа Владислав Дворжецкий в роли генерала Хлудова. Как только генерал Хлудов появлялся на экране — эти безумные глаза, этот огромный лоб с русым редким чубчиком перед залысью, эта сухая фигура, это сжатое бульдожье, но одновременно скорбящее лицо, длинные ноги и прямая спина — всё! Всё остальное в фильме уже было потом. Все смотрели «Бег». Ну, и пошли мы с друзьями смотреть фильм «Бег».

Там мы с Генделевым и познакомились. Он был студент, я был студент. Я учился на Ленинградском филфаке, а он учился в меде на лечебном. И вот мы выходим после сеанса, закуриваем, обмениваемся замечаниями. И этот человек, маленький такой, нервный, нос вперед торчит, глаза черные горят, на жестко стриженные кудри кепочка нахлобучена, он тогда еще заикался от злости. И говорит: «3-з-заразы! К т-такому фильму н-н-н-не смогли п-песню сделать!» А рядом с ним стоит его друг и напарник. Мишка Генделев — он писал стихи, замечательные тексты к песням, а Ленька Нирман — он наоборот: делал музыку и играл. И вот если Генделев такой маленький, нервный, заикающийся и злой, то Нирман рядом с ним — такой библейский красавец: высокий, статный, миловидный, с матовой смуглой кожей, с такими огромными оливковыми глазами, вальяжный и очень добрый. И ласково говорит: «Миша, а чего ты рассказываешь, что не написали, возьми и напиши, если хочешь». «И н-напишу, и н-напишу, — шипит Генделев, — т-ты музыку сделай». «Ну, я музыку сделаю, ты стихи напиши».

Так назавтра и появилась песня, которую когда-то в стране пели довольно много:

• Корчит тело России
• от ударов тяжелых подков.
• Непутевы мессии
• офицерских полков.
• И похмельем измучен,
• от вина и жары сатанел, пел о тройке поручик
• у воды Дарданел.
• Через Праги и Вены
• Гонит родина блудных своих сыновей.
• Не случилось измены —
• ты доволен? — и пей!
• Что ж молитвы бормочешь,
• Верой сердце яришь?
• Боже, белые ночи
• Ниспошли на Париж!..

И так далее… Интересно, что впоследствии сам Генделев; идя к поэзии высокой, очень снисходительно и даже пренебрежительно относился к своему раннему творчеству, хотя друзья убеждали, что песни были отличные.

Несерийный был человек какой-то, совершенно нестандартный. Сам про себя иногда говорил — да, я урод! Он был не то чтобы Квазимодо, но какой-то антикрасавец. Коротковатый, туловище какое-то плосковатое (Лермонтова так описывали). Черты лица грубовато-рубленые. И человек, совершенно лишенный страха, застенчивости, неловкости. Абсолютно уверен в себе. К любой цели он шел кратчайшим путем, прямо глядя вперед. Без малейших колебаний говорил и делал все, что хотел и считал нужным.

Он в те юные годы занимался боксом. Кто из нас этим не увлекался? Боксом он занялся потому, что его, как говорится, били по роже, а не по паспорту за какую-то суровую семитскую внешность. А он с его характером этого стерпеть не мог. Тогда эта весовая категория называлась «в весе пера» — наилегчайшая. В те времена Генделев весил килограммов сорок. Но при этом был резок, задирист и абсолютно бесстрашен.

В те времена товарищи спортсмены ездили на сборы. Нам давали талоны на питание: кормили хорошо. Частично талоны мы продавали, на вырученные деньги частично выпивали, и вообще в лагерях люди как-то оттягивались и жили хорошей жизнью. Вот там Генделев массу народу привел в раздражение своей наглостью и издевками. Наконец общество решило, что Генделеву нужно воспитательно набить морду. После ужина провести сеанс педагогики.