139  

На эшафот поднялся палач Фролов — вчерашний преступник, кото­рый за помилование согласился стать палачом. Фролов был очень картинен — высокий, в красной рубахе, поверх — черный жилет с длинною золотою цепью от часов... Фролову предстояло еще много казней.

Соловьев с усмешкою стоял у позорного столба, пока читали приговор.

Потом священник подошел к Соловьеву, но тот отрицательно по­качал головой: как показал он на следствии — не верил в Бога. Теперь им завладел палач Фролов. Помог надеть белый балахон, который должен был скрыть лицо, точнее — муку в последний миг. И обняв за плечи, палач возвел его на «западню». Набросил петлю, заботливо по­правил на шее и подал знак. Помощник ударом ноги выбил подпор­ки, и Соловьев рухнул в раскрывшийся под его тяжестью люк «за­падни». Белый балахон судорожно дернулся и повис, чуть раскачива­ясь на ветру.


ВОТ ДО ЧЕГО ДОЖИЛИ!

На следующий день по городу была разбросана прокламация: «Мы поднимаем брошенную нам перчатку, мы не боимся борьбы и смерти и в конце концов взорвем правительство, сколько бы ни по­гибло с нашей стороны».

В столице впервые началась паника.

А.А. Киреев, отставной генерал, публицист, знакомец Федора Досто­евского, записал в дневнике: «Самые фантастические слухи ходят по городу о том, что-де нигилисты произведут революцию, чуть ли не всех нас перережут. Некоторые части войск держатся наготове!!! На­следник не может жить в Царском Селе, а переезжает в Петергоф... потому что в Царском слишком затруднительно уберечься от убийц. Это будет не жизнь, а каторга! Вот до чего дожили!»


Глава четырнадцатая. ВОЙНА С ТЕРРОРОМ

ГОЛОС ДВОРА

Фрейлина императрицы Мария Фредерикс (ее мать Цецилия была фрейлиной и ближайшей подругой матери Александра II) писала в «Воспоминаниях»: «Государь Николай I знал, что с врожденной необузданностью и неустойчивостью можно еще долго и много бо­роться, а побороть их можно только силой и твердостью... Он знал, что по нраву русского человека строгость, она для него полезнее распущенности, которая к добру не ведет. То, что император Ни­колай I был прав, ...видно из того, что произошло после него. Когда по смерти нашего мудрого царя повеяло слабостью и распущен­ностью, все вздохнули и обрадовались... Дали нам и свободу мыс­ли, и свободу действий, и свободу печати; словом, бросились на все разом, думая этим ускорить развитие России. Бешеный поток этот, которому была внезапно открыта преграда... вырвался из своих пределов быстро и жестоко; сгоряча он стал все ломать, все сжи­гать за собою. И, в конце концов, что же вышло из этого всего? Горсть изуродованных нравственно выродков, которые поставили себе задачей, под предлогом преданности Отечеству, изменить весь строй России...»

Это был голос двора. Это исповедовала с каждым днем крепнувшая оппозиция ретроградов, это царь читал теперь в глазах сына. Самое печальное — ретроградная партия все больше сплачивалась вокруг его Саши — вокруг наследника престола.

В толстой тетради в кожаном переплете с металлическим замком ос­тался дневник наследника и его отчаянные записи в эти годы: «Просто ужас, что за милое время!»... «Господи, дай нам средства и вразуми нас, как действовать! Что нам делать!»... «Самые ужасные и отвратительные годы, которые когда-либо проходила Россия!»


ОНИ

Как когда-то во время выступления декабристов был унижен собствен­ным страхом его отец, так и Александр был теперь унижен на Двор­цовой площади. Бегать в шестьдесят «как заяц» (слова императрицы ему передали) на виду у собственного дворца! Да еще накануне дня рождения! «Хоро­ший подарок мне преподнесли», — сказал он тогда.  Он старался не выходить из себя.

Но таинственные «они» продолжали свое дело. «Они» объявили свое загадочное имя — «Исполнительный Комитет».

Шеф жандармов Дрентельн, петербургский градоначальник и несколь­ко других должностных лиц получили по почте письма одинакового со­держания. На каждом из них стояла овальная печать некоего «Испол­нительного Комитета русской социально-революционной партии». В центре печати были изображены пистолет, топор и кинжал.

«Исполнительный комитет, имея причины предполагать, что арес­тованного за покушение на Александра II Соловьева могут подвергнуть пыткам, объявляет, что всякого, кто осмелится прибегнуть к такому роду выпытывания показаний, Исполнительный комитет будет каз­нить смертью».

  139  
×
×