Мишахерезада

Я вспоминаю и понимаю, что печень от всех инфекций и токсинов свободна. Такой это орган самоочищения. И ухожу в темноту искать те внутренности. Приношу печень, режу на тонкие ломтики, натыкаю на прутик. Камрады интересуются и присоединяются. Мы жарим ломтики на огне, получше прожариваем, и хоть мало, но едим.

— Кто первый приедет, точно подвешу, — обещает Володя Камирский. Через полчаса он меняет решение: — Обоим подвешу, сука.

Крепковскому пора бы и вернуться. Женя может найтись послезавтра. Первопроходец, тля.

На голой земле и на голодное брюхо сон несладок. В ночи плещется заполошный вопль:

— Господа бога душу мать! — Все ближе и громче: — Господа бога душу мать!

Это Женя Шишков нервничает, что мы не там, где по его разумению мы обязаны быть. И едет на ясный огонь, квартирьер уродский.

— Вы чо здесь делаете?! — вопит он, въезжая в костер. — Я заколебался вас искать!

— Женя, — урезонивает Камирский. — Мы с тобой друзья, но я тебе сейчас въеду! Давай жратву и вали на хрен куда хочешь!

У нас есть тушенка, сгущенка и сухари. Через двадцать минут пьем чай с сахаром и блаженствуем.

Тогда я ясно понимаю, что все токсины, вся инфекция оседают прежде всего в печени. И в почках. Почки мы съели после печени. Пожарили ломтиками. На огне.

Во многой мудрости много печали. Я боюсь просвещать народ. Холера вам в печень! Смерть Прометея.

— Где Колька, наконец! — нервно дергаюсь я. Надо скорей залить заразу алкоголем. Помогает! Алкогольная щетка, знакомый радиолог рассказывал. От всех укусов в пустыне лечились. Убивает бацилл и нейтрализует яды. Вообще это, конечно, эликсир.

Мужики спят в палатке. Я дежурю у костра. Поменялся с Ваней. Не спится мне. Дикий предлог, конечно. Что это значит — «не спится»?..

У меня начинает чесаться в голове. Тошнить в желудке. Я встаю, верчусь и падаю. Нет — это я заснул и лег на бок.

Курю одну за другой. Спите-спите. Если я подохну, вы тоже день здоровья не отпразднуете.

А! Различается заплетающееся пение! Крепковский едет? Недомерок ползучий.

Он подъезжает и выпадает из седла на спину. К животу, как вратарь, прижал две коробки. Одеколон.

— Миша! — в голос плачет он с земли. — Ш-шапку потер-рял! Н-нож потер-рял! Д-де-денннньги все! потер-рял…

Он тоже боится смерти. Но идет навстречу расплате:

— Б-буди ребят! Выпить привез! Я сказал — я привез! Как обещал, так и привез!

Ребята уже выползли и вникают.

— Пропил деньги, сука! — вскрикивает Шишков и бьет Крепковского в рыло.

— Бей, — соглашается Крепковский, и Женя исполняет. — Бей! — поддерживает свою экзекуцию.

Народ наш отходчив и понятлив. Напился — это первейшее смягчающее обстоятельство. Он ведь правда потерял шапку и нож. Не нарочно. А доехал. И выпить довез.

— Да ладно вам, — говорит Черников. — Все равно баран больной был. Почти сам сдох. Хоть сколько-то взяли. — И лезет в коробку за флаконом «Кармен».

Я тоже беру пузырек, второй сразу сую в карман. Выбулькиваю в кружку, пью и зачерпываю воды у берега. С ходу повторяю целебную процедуру.

В кармане ватника у Крепковского нашли лук. С огорода сорвал. Нам вез! Все умиляются. Жека кается, обнимается, мякнет.

Внутренний голос говорит, что мы выживем.

— Миш, у тебя лицо, будто ты коньяк в ресторане пьешь, — говорит Каюров, и все рассматривают в темноте лица друг друга.

Два гуся

Стоянка была красоты необыкновенной.

Снежники, белки?, уже кончились. И голые склоны гор кончились, и альпийские луга, и тайга в ущельях. И спускаемся мы с покоренных вершин. Пересекаем плодородную и населенную местность с элементами лесисто-холмистости.

Цивилизация развращает мгновенно. Ее возможности растленны. Ее пороки вдохновенны. Безотказные неприхотливые трудяги оказываются сибаритами и жуликами.

Живая вода цивилизации — огненная вода. Она делает людей героями и объясняет смысл их жизни. Она решает проблемы и снимает заботы. Человек создан для счастья, как зеленый змей для полета.

Змеи полетели в «Сельмаг» добывать счастье для всех. Мы с Вовкой Каюровым отдыхаем, ночью дежурили со скотом.

Да, так стоянка такой необыкновенной красоты, что душа требует праздника. Светлая березовая роща в излучине ясной речки. Шелковая трава с ромашками. Курчавые облачка в лазурном небе. Резная листва в золотых лучах.