117  

И, словно предвещая беду, где-то в страдальческих изгибах лощин взвизгнула дикая кошка… только эта кошка, судя по голосу, была большой аки лев, рыкающий в африканских джунглях.

Эдди прибавил ходу, толкая перед собой порожнее кресло, и вскоре ветер принялся омерзительно-тонко подвывать в свободно вращающихся спицах приподнятых передних колес.


Ушей стрелка коснулся тонкий заунывный вой. Звук этот приближался, и Роланд напрягся, но, расслышав тяжелое дыхание, расслабился. Эдди. Он мог сказать это даже с закрытыми глазами.

Стонущий звук мало-помалу затих, стремительные шаги замедлились, и Роланд открыл глаза. Перед ним, пыхтя и отдуваясь, стоял Эдди. По щекам юноши струился пот. Рубашка прилипла к груди одним темным пятном. Последние остатки образа «мальчика из колледжа», на котором настаивал Джек Андолини, исчезли. Волосы свисали на лоб. Штаны разъехались в шагу. Картину дополняли синевато-лиловые круги под глазами. Эдди Дийн был воплощением неряшества.

– Справился, – выговорил он. – Я здесь. – Молодой человек огляделся, потом опять посмотрел на стрелка, словно никак не мог поверить. – Господи Иисусе, я в самом деле здесь.

– Ты отдал ей револьвер.

Эдди подумал, что стрелок выглядит плохо – не лучше, чем до первого, сокращенного, курса кефлекса, быть может, чуть хуже. Казалось, жар горячки так и пышет от него волнами. Эдди понимал, что должен бы жалеть Роланда, но, похоже, в эту минуту был способен испытывать только адскую злость.

– Я из кожи вон лезу, чтоб попасть сюда в рекордное время, и все, что ты можешь мне сказать, это «Ты отдал ей револьвер». Ну, спасибо, приятель. То есть особых изъявлений благодарности я и не ждал, но это уж ни в какие ворота не лезет, едрена мать.

– По-моему, я сказал единственно важную вещь.

– Ну, раз уж ты завел об этом речь – да, я отдал ей револьвер, – сказал Эдди, подбоченясь и язвительно глядя на стрелка сверху вниз. – А теперь выбирай: либо ты садишься в кресло, либо я его складываю и пробую запихнуть тебе в жопу. Чего изволите, барин?

– Ничего. – Роланд едва заметно улыбался, словно и не хотел, но ничего не мог с собой поделать. – Сперва ты вздремнешь, Эдди. Когда придет время смотреть, мы посмотрим, что к чему, но сейчас тебе нужно выспаться. Ты вымотан.

– Я хочу вернуться к ней.

– Я тоже. Но если ты не отдохнешь, то свалишься по дороге. Просто свалишься. Скверно для тебя, еще хуже для меня и хуже всего для нее.

Эдди секунду постоял в нерешительности.

– Ты уложился в недурное время, – признал стрелок. Он прищурился на солнце. – Сейчас четыре, быть может, четверть пятого. Ты проспишь пять – возможно, семь – часов, и будет уже совсем темно…

– Четыре. Четыре часа.

– Хорошо. Будешь спать, пока не стемнеет – я считаю, это не пустяки. Потом поешь. Потом мы тронемся в путь.

– Ты тоже поешь.

Снова – слабая улыбка.

– Попробую. – Стрелок невозмутимо посмотрел на Эдди. – Теперь твоя жизнь в моих руках; полагаю, ты это понимаешь.

– Да.

– Я тебя похитил.

– Да.

– Хочешь убить меня? Если так, лучше сделай это сейчас и больше не ставь никого из нас… – Когда стрелок дышал, в груди у него негромко свистело. Эдди слышал эти хрипы, но они очень мало волновали его, – …в затруднительное положение.

– Я не хочу убивать тебя.

– Тогда… – Речь Роланда прервал внезапный резкий приступ кашля. – …Укладывайся, – закончил стрелок.

Эдди улегся. Бывало, сон медленно наплывал на него, но сейчас он схватил юношу грубыми руками неловкого в своем рвении любовника. Эдди услышал (или это ему только пригрезилось), как Роланд говорит: «Но отдавать ей револьвер не следовало», и неведомо на сколько времени погрузился в тьму и неведение, а потом Роланд затряс его, чтобы разбудить. Когда Эдди наконец сел, ему показалось, что в его теле не осталось ничего, кроме боли: боли и тяжести. Мышцы словно бы превратились в заржавленные блоки, шкивы и лебедки заброшенного цеха. Из первой попытки встать ничего не вышло. Он тяжело плюхнулся обратно на песок. Со второй попытки Эдди удалось подняться, однако он чувствовал, что даже на такое простое действие, как поворот кругом, у него уйдет порядка двадцати минут. Причем поворачиваться будет больно.

Роланд вопросительно смотрел на него.

– Ты готов?

Эдди кивнул.

– Да. А ты?

– Да.

– Сможешь?

– Да.

И они принялись за еду… а после Эдди пустился в свой третий и последний поход по окаянному взморью.

  117  
×
×