179  

После орбиты я тоже не решалась открыть рот и рассказать ему о тех ошеломляющих откровениях, об ангелах во все небо и о коробочке с бэби Феликсом. Только любовная близость, какое-то странное ощущение, что он в этот раз как бы защищает меня своим сексом, развязало мне язык. Я чувствовала, что он потрясен, он весь дрожал, он был тогда переполнен любовью, и нежностью, и пониманием. Я была уверена, что он мне расскажет об отце и даст мне понять, от кого исходило то странное чувство раскаяния, и он был готов открыть рот, но не открыл.

Я уверена, что он попал в ловушку мужских стереотипов, типичных для русских. Как они все, он подсознательно отгонял малейшую идею о моем возможном превосходстве. Они там говорят «он ее ебал», а выражение «она его ебала» кажется им неестественным. Женщина всегда проецируется в подчиненной, если не порабощенной и униженной позиции под всемогущим жеребцом. Подсознательно, а может быть, и сознательно он считает, что если он входит в меня с победоносной позиции, как в проститутку или как в наложницу, то я и есть проститутка или наложница.

Права я или постоянно придираюсь к нему? Разве мне самой не хочется иногда чувствовать себя проституткой? Разве он, несмотря на слегка иронические интонации, не читает мне из Гвидо Гвиницелли и разве я не понимаю, что он готов умереть за эти «стрелы любви»?

Ну хорошо, но как объяснить его ядовитые ремарки, что стали уже постоянным припевом в последний месяц нашего союза. Он ненавидел все признаки моей протекции ему, тогда как для меня не было ничего естественней, чем помочь любимому. Конечно, я совершила какие-то faux pas,[206] особенно с той ужасной парти в Малибу, однако в чем я ошиблась с «Пинкертоном» или с BRF? У него, похоже, появлялось какое-то садистское удовлетворение, когда он провоцировал меня и моих старинных друзей, смеясь над всеми нашими идеями, над нашей борьбой с нашей внутренней «правой», с язвами капиталистического корпоративного общества. Таковы эти русские либералы. Мы считаем их людьми, которые вместе с нами стоят за демократические ценности, а они в своей антикоммунистической ярости думают, что мы играем на руку КПСС и КГБ. Для Алекса все наше движение, все наши шестидесятые – это просто шалости балованных детишек богатого общества. Как он спрашивал со своей вечной снисходительной улыбкой: «Интересно, ты понимаешь, что троцкизм и сталинизм были просто пересобачившимися фракциями одного и того же ебаного коммунизма, назовем его красным фашизмом, чтобы ты лучше поняла?»

Я понимала, что он имеет в виду. Он только лишь не сказал вслух, что я и мои друзья по Беркли-68 были ближе к фашизму, чем менты и стукачи ЦРУ. Нет-нет, мистер Корбах-из-за-границы, я никогда не продам свою юность даже за все ночи нашей любви! Может быть, я не понимаю чего-то существенного, но ты не понимаешь простейшей вещи: мы боролись не за ваши русские дела, будь это троцкизм, или сталинизм, или черт в ступе! Как бы это ни называлось в то время, мы боролись за наше право на конфронтацию, за образ жизни, альтернативный зажеванной «американской мечте» с ее долларами, бондами, закладными, «кадиллаками» и загородным комфортом. Я плюю на тебя, мой суженый Сашка! Ты не ценил нашу близость, а она тем временем разжижалась усмешками, ухмылками, взглядиками искоса, приступами плохо замаскированной пошлой ревности. Если ты меня спросишь через дюжину лет, когда мы уже станем старыми и усталыми, почему я сбежала от тебя в Ирак, не сказав ни слова, я скажу тебе только одно: хотела спасти тот Dolce Stil Nuovo, что снизошел на нас с осенних небес в Мэриленде в ноябре восемьдесят третьего.


Тем временем ей «стукнуло», как говорят русские, сорок, то есть она «разменяла еще одну десятку», как они же выражаются. Между прочим, ее русский становился все лучше благодаря почти систематическому изучению этого идиотского языка. К тому же после Ирака экспедиция Лилиенманна передвинулась в Израиль, где большинство рабочих на раскопках в Кесарии и Ашкелоне оказались русскими.

Прошло уже больше двух лет с тех пор, как она покинула «Пинкертон». Она была красива, как всегда. Красивее, чем как всегда.

Археология, почтенные читатели, помогает стареющим девушкам закрутить часы назад. И никаких специальных усилий не требуется. Просто работай в траншее день-деньской, карабкайся на холмы в пустыне или на морском побережье, дай твоим волосам выцвести под свирепым солнцем, мой кожу водой древних источников, ночуй в палатках с поднятым пологом, то есть среди постоянно дующего бриза, меняй своих партнеров, не проверяя их интеллектуального уровня, – вот рецепт для поддержания молодости.


  179  
×
×