Гонец из Пизы

Просторный дворцовый холл отблескивал зеркалами и мрамором. Секьюрити пасла вход и киоск с сэндвичами и глянцевыми журналами.

– Могу ли я видеть кого-нибудь из депутатов Думы? – обратился Ольховский к ближайшему охраннику.

– Можете, разумеется, ваше превосходительство, – отвечал тот, соединяя в стойке смирно почтительность с небрежностью бывалого служаки, – но не здесь.

– То есть?

– Здесь вас ожидает министр двора его сиятельство граф Фредерикс. Позвольте проводить.

В голове у Ольховского зазвонила корабельная рында, и он осел на подхватившие его руки.

– 13 —

Сигнальный мостик, давно соединенный для оперативности с громкой трансляцией, объявил:

– Какая-то жуткая дура летит на нас! Товарищ старпом!!!

По закону подлости Колчак сидел в гальюне. Поскольку доклад требовал немедленного принятия решения, он скакнул к телефону, поддерживая одной рукой брюки, и заорал в трубку все, что мог пока сообразить к исполнению:

– Воспрепятствовать!!!

И, судорожно приводя себя в порядок, выскочил наверх. Наверху он увидел, что сигнальщик несколько погорячился, хотя зрелище было действительно эффектным. Из-за Боровицкой площади в прояснившемся голубом небе полз в их направлении громадный неуклюжий самолет. Шесть прозрачных пропеллерных дисков на округлых крыльях размахом с (казалось) футбольное поле отсвечивали солнечной пылью. Еще два пропеллера вращались над фюзеляжем с обоих концов приподнятой мотогондолы. Это восьмимоторное чудовище выглядело страшно и миролюбиво одновременно, как мог бы выглядеть раздобревший змей-горыныч в очках и галстуках, и слало с высоты мягкий приятный рокот синхронизированных двигателей, работающих на очищенном стооктановом бензине. Кроме размеров и архаичной конструкции, необычным в аэроплане был цвет – светло-алый, как отглаженный шелковый пионерский галстук из детства старпома. Снизу во всю ширь крыльев было выведено ностальгическим шрифтом архивных газет: МАКС ГОРЬКИЙ.

Вокруг агитмонстра кружились, закладывая виражи и крутя мертвые петли, два крошечных, как осы, истребителя, надсаживаясь тонким и жестким металлическим звоном.

Колчак распялил рот, чтобы отменить приказ стандартным отзывом на событие, не имеющее отношения к кораблю: Не препятствовать!, но уже взведший маузер сигнальщик с детским счастьем прицелился и почти очередью в десять патронов опустошил магазин по курсу воздушной кавалькады.

Маузеровская пуля покидает длинный ствол одноименного пистолета со скоростью около пятисот метров в секунду, и пробивает дюймовую доску на расстоянии километра. Другое дело, что дальность эта выходит за пределы прицельной, но если попадет – то пробивает.

Таким образом, можно усмотреть прямую связь между стрельбой и тем, что один из истребителей через секунду после того, как пуля покинула ствол и помчалась в его направлении, вошел вверх брюхом в верхнюю точку своей петли метрах в восьмидесяти над гигантом и вдруг резко клюнул носом, с полуоборота ринулся в пике, накренился на крыло и врубился в правую плоскость ГОРЬКОГО у самого основания.

Колчак непроизвольно охнул.

– А-а-а-а!!! – с диким восторгом заорал сигнальный мостик. Плоскость отвалилась и планируя закувыркалась вниз, как лист фанеры. Винты еще продолжали вращаться, и это было особенно жутко, как движения отрубленной конечности. МАКС ГОРЬКИЙ свалился в правый штопор и закувыркался вниз, как щепка, увлекаемая в водоворот. Мелкие останки истребителя, отблескивая на солнце, порхали и сыпались рядом с ним.

Все это рухнуло и взорвалось. Клубящийся шар белого огня взлетел вверх и на высоте сотни метров стал расплываться и окутался черным облаком, струистый след его подъема превратился в дымную ножку гриба, и все это напоминало ядерный взрыв в миниатюре. Военные знают, что на учениях атомный взрыв имитируется подрывом именно бочки бензина. Здесь была скорее цистерна…

Раздался вздвоенный грохот потрясенной и вновь вернувшейся в нормальное состояние атмосферы.

Колчак закрыл глаза, и в этой мгновенной темноте услышал поставленный звучный голос снизу за бортом, произносящий слова очень отчетливо – в этой отчетливости было со вкусом выражаемое неодобрение:

– Господин старший помощник! Извольте подать адмиральский трап!

Под бортом стоял плот. Плот представлял собой дощатый помост, закрепленный на связанных железных бочках. Он изрядно просел в воду под грузом.