Кесарево свечение

Мизинец не мизинец, но одной фаланги на мизинце владелец мизинца лишился. Словно некий дед из затоваренного молодежного эпоса, он держал перед собой размочаленный сверху отросток и показывал всем своим видом, что держаться можно.

Тут уж не выдержало женское финское сердце.

– Эх, разъепай ты несчастный! – запричитала Юлью над парнем, напомнившим ей вконец пропащих трактористов Стрёмы. – Даже тачку не можешь завести пез ущерпа. – Вытащив из сумки запасные трусики, она тут же соорудила ворюге надежный бандаж.

Ну, поехали. Дулин сел на руль. Дорога оказалась в самый раз для любителей острых ощущений. Пожалеешь, что под рукой «Газель», а не «Ми-4». Вверх, резкий поворот, вниз, резкий поворот, и так далее без передышки. На подъемах иной раз появлялись подсвеченные башенки «Царской виллы», на спусках они пропадали. Наконец в полукилометре от цели загнали машину в «карман» – то есть в боковой тупичок, что на дорогах такого рода устраивают на тот случай, если у водителя отказали тормоза. Дали гопникам обещанную тыщу и пообещали еще одну, если дождутся. Пока что, Серега, глуши мотор и больше пальцев под вентилятор не суй. Так пальчиками будешь бросаться, пробросаешься. Добавили им также ботл грубого джина. Серега хохотал, полностью счастливый. Юлью Ласка почти по-родственному потрепала его пегий хохол.

– Нгкдм, – произнес Лёлик и добавил: – Ну-ну, не очень!

Дальше пошли пешком. В кромешном мраке нависли над усадьбой. Она сияла внизу, будто выплыла из какого-нибудь бондовского фильма. По подстриженным газонам прогуливались павлины ночной фосфоресцирующей породы. В центре обширного фонтана стояла цельнометаллическая фигура воина Ахилла, точная копия того, что можно увидеть на острове Корфу. Фигура сия была подарена Гогенцоллернами Романовым за несколько недель до начала Первой мировой войны, но это просто к слову.

Возле первых ворот дежурили три «быка». На одного из них навел свой пытливый бинокль Т.-Незаконный.

– Э, да там наш юноша Бром, вечный спортсмен на вахте! Да ведь он же мне полубратом приходится, только не помню, по какой линии.

Лёлик не ошибся. Юноша Бром был недавно зачислен в личную охрану магната Горизонтова. Тут, конечно, не обошлось без протекции фаворитки Штраух. Сверхчеловек пришелся по душе утонченной петербуржанке. «Вы знаете, Артемиус, – обратилась она к своему покровителю, – к каждому новому человеку я отношусь как к новой книге. Этот вечно юный Бром кажется мне новым воплощением Кандида. Однако, Артемиус, вы, надеюсь, понимаете, кто является для меня главной книгой, своего рода, – она тонко улыбнулась, – «Катехизисом революции»; кто?»

«Я? – догадывался ААГ и, получив утвердительный ответ, излучал блаженство. Немножко кокетничал: – Уж вы простите, Милок, это не я для вас книга, а вы сами для меня захватывающая какая-нибудь книга, в которой я всегда нахожу новые абзацы».

«А вы знаете, это не так уж плохо сказано, мой Артемиус», – шептала Штраух, и глаза ее расширялись, расширялись.

А друг ея продолжал: «А ваши увлечения другими книгами делают вас для меня еще интереснее», – и склонялся, склонялся.

«Следите за ударениями, мой Артемиус. – И она тоже склонялась, открывая свои абзацы и сдаваясь неправильным ударениям, чтобы в последний момент перед вспышкой безумной страсти шепнуть: – Не забудьте юношу Брома».

Вот таким образом этот вечно приветливый гигант стал бойцом первой линии обороны. Он отвечал за металлодетектор, что улавливал малейший намек на любые металлические достижения человечества. Положили ему в месяц сумму, которую он, пожалуй, не заработал за всю предшествующую жизнь. Колоссально стабильный, он теперь излучал вообще лучезарную незыблемость, когда стоял, заложив руки за спину, на фоне цельнометаллического Ахилла, и никогда не опровергал гостей, предполагавших, что это именно он позировал для высокохудожественной статуи.

В тот вечер Бром увидел спускающегося по дороге пешехода с сумкой через плечо. Наверное, с метеостанции мужик идет бутылки сдавать, подумал он. Мужик приближался странно знакомой расхлябанной походкой. Ёкалэмэнэ, да ведь это же не кто иной, как Лёлик Незаконный, полубратик со стороны матушки Серафимы Игнатьевны, владелец Гусятинского парка культуры имени тов. Дровосекова! Всюду наши, не без гордости подумал Бром. Неугомонный народ! И он махнул ему рукой с крыльца КП. Телескопов-Н. притворно ахнул. Бромчик, ты?! Ну, даешь! Всюду наши, гусятинцы! Во народ, во неугомонное племя! Начался беспорядочный обмен мнениями. Ну, дела! А ты тут чё? По охране! Класс! А ты чё? Скажу, уссышься!