— Ну-ну, — сказал он. — Любопытно.
— Бросьте вы ваши «ну-ну». Тоже мне небожители.
— А вы психопат, — так же лениво сказал он, повернулся и пошел назад.
Мы пошли с Таней дальше, и больше никто уже к нам не цеплялся.
— Не знаю, зачем ты с этими ребятами связался, — проговорила Таня.
— Терпеть не могу таких, как они.
— Каких? Они такие же, как все. Чем ты от них отличаешься? Тоже любишь джаз и все такое…
— Я всю жизнь работаю! — почти закричал я.
Непонятно, почему все это меня так сильно задевало, еще вчера я бы только хихикнул и смолчал, а сегодня вот ругаюсь, кричу.
— Я всю жизнь работаю, — повторил я, останавливаясь у какой-то витрины. — Всю жизнь работаю, как ишак, и только тех люблю, кто работает, как ишаки. Я ишаков люблю, чудаков, а не таких умников!
— Работаешь ты только для пижонства, — сказала она, поворачиваясь лицом к витрине.
— Молодец! — засмеялся я. — Умница!
— А для чего же еще?
— Чтобы жить, понимаешь? Чтобы есть! Ням-ням мне надо делать, понимаешь?
— Мог бы спокойно работать в газете.
— Кабы мог, так и работал бы, — сказал я и тоже повернулся к витрине.
На витрине в левом углу красовался Рубинштейн, вырезанный из фанеры. Отличный такой Рубинштейн, с гривой волос, с дирижерской палочкой. А в правом углу — лупоглазый школьник, похожий на Микки-Мауса, с карандашами и тетрадками в руках. Это был магазин культтоваров и канцпринадлежностей.
— Ну чего тебе от физика-то нужно было? — спросила Таня.
— Ничего, просто чтобы он отшился.
На самом деле я ругал себя за ссору с физиком. Я тоже оказался пижоном, проявляя свой дурацкий снобизм, прямо выворачивался весь, куражился, вроде Барабанчикова. Но мне действительно хотелось, чтобы он ушел. Хороший ты или плохой — уходи, физик!
Мы замолчали и долго молча разглядывали витрину, она — Рубинштейна, а я — мальчика. Вдруг она прикоснулась к моей груди. Я посмотрел: оказывается, рубашка у меня была грязная.
— Что это? — прошептала она. — Улица Лабораториум, да?
— Глупости какие, — громко сказал я. — С чего ты взяла?
— Ты так же пачкался тогда, когда лазал в башню.
— Нет, это в другом месте. — Я застегнул пиджак. — Что ты мне хотела сказать?
— Ах да! — Она поправила волосы, глядя в витрину. — Ты подал на развод?
— Да. А ты?
— Я тоже.
— Прекрасно. — Я шутовски пожал ей руку. — Встречный иск. А что ты написала?
— Ну что? — Она пожала плечами. — Как обычно: не сошлись характерами. А ты?
— А я написал, что меня не устраивает твой идейный уровень, что ты не читаешь газет, не конспектируешь и так далее.
— Ты думаешь, это сработает? — засмеялась она.
— Наверняка, — ответил я, и она опять засмеялась.
— Скажи, — сказала она, — а зачем ты поехал в эту экспедицию?
— Во-первых, я понятия не имел, что попаду в вашу группу. Мне просто надо было уехать из Москвы, а во-вторых, почему бы мне не быть здесь?
— Понятно, — вздохнула она. — Проводишь до гостиницы?
— Вон физик возвращается. Он и проводит.
Я долго смотрел, как удалялись физик и Таня, в конце улицы, под фонарем он взял ее под руку. Потом я повернулся к Рубинштейну.
Сыграй что-нибудь, Рубинштейн. Сыграй, а? Когда же кончится эта ночь?
3
Мне надо было возвращаться на базу, надо было искать такси, еще выкладывать не меньше чем рубль сорок; автобусы уже не ходили. База наша размещалась за городом, в сосновом лесу, в здании мотоклуба. Там жили все мы, технический состав, а творческий состав, естественно, занимал номера в «Бристоле». Киноэкспедиция — это не Ноев ковчег.
Из-за темной громады городского театра вынырнул и остановился зеленый огонек. Я побежал через улицу. На бегу видел, что с разных сторон к такси устремились еще двое. Я первый добежал. Открывая дверцу, я вспомнил наши с Таней поездки в такси. Как пропускал ее вперед и она весело шлепалась на сиденье, а потом рядом с ней весело шлепался я, как мы торопливо обнимались и ехали, прижавшись друг к другу плечами, ехали с блуждающими улыбками на лицах и с глазами, полными нетерпеливого ожидания, как будто там, в конце маршрута, нас ждал какой-то удивительный, счастливый сюрприз.
— Куда поедем? — спросил шофер и включил счетчик.
— За город, к мотоклубу.
— Ясное дело, — буркнул он и тронулся.
Он что-то тихо насвистывал. Лицо у него были худое, с усиками. Он был похож на третьего штурмана с речного парохода, а не на шофера.