Вот так подарочек я, Виола Тараканова, получила к Новому году – узнала...
— А вы бы смогли играть Джульетту на платформе из-под угля и под непрерывным моросящим дождем?
— Да! Смогла бы! Уверена, что смогла бы!
Анна Андреевна смотрела в окно на силуэт развалин.
— А потом пошел снег, — проговорила она. — Тракторы зажгли фары, и мы доиграли сцену до конца. Как они кричали тогда, как аплодировали! Я простудилась и вышла из строя на месяц.
— Анна Андреевна, — прошептала Галя.
— Вы будете актрисой, — громко сказал Долгов.
— Почему вы так думаете? — встрепенулась Галя.
— Мне показалось. Мне показалось, вы понимаете, что такое искусство. Как оно сжигает человека. Сжигает до конца.
— До конца, — как эхо, повторила Галя, не спуская с него глаз.
— Жоржик! — игриво сказала Анна Андреевна. Долгов сердито посмотрел на нее.
— Пойдемте танцевать, Галя: Посмотрите на меня, — говорил он, церемонно кружа девушку, — во мне ничего не осталось. Все человеческое во мне сгорело. Я только артист.
— Что вы говорите? — в ужасе расширила глаза Галя. — Разве артист не человек? Вы знаменитый артист…
— Да, я знаменитый. Я и не мог быть не знаменитым, потому что я весь сгорел. Все знаменитые артисты сгорели дотла. Вы понимаете меня?
Нет, — прошептала Галя и на мгновение закрыла глаза.
«Сложный я человек, — сказал себе Долгов и подумал: — Все. Все в порядке».
«Жоржик, — думала Анна Андреевна. — Фу, какой отвратительный Жоржик! И что с ним происходит на сцене? Я никогда не могла этого понять». Она встала и ушла.
— Ты на меня не сердишься? — допытывался очкастый у Димки. — Я же не виноват, что у меня была флеш-рояль. Давай будем друзьями, ладно? Если у тебя туго с деньгами, я могу помочь.
Он долго возился в карманах и протянул Димке сторублевую бумажку. Димка взял и посмотрел на свет.
— Будем друзьями, — сказал он, — если ты не фальшивомонетчик. У тебя отличная лысина, мой друг. Ее хочется оклеить этими бумажками. А хочешь, я сошью тебе тюбетейку из сторублевок? Тебе очень пойдет такая тюбетейка. Хочешь, сошью? Возьму недорого — тыщонки две. Зато все будут видеть, что стоит твоя голова.
— Ты остроумный мальчик, — промямлил очкастый. В руке у него дрожала измусоленная сигарета.
— Нет ли у кого-нибудь кнопки? — громко спросил Димка. — Ну, если нет, придется без кнопки.
Он плюнул на бумажку и пришлепнул ее к голове очкастого.
— Галка, пойдем отсюда!
Гали за столом не было. Димка стал бродить среди танцующих, разыскивая Галю. Фрам сказал ему, оскалившись:
— Поволокли твою кадришку! Твою невесту ненаглядную!
Лицо Фрама перекосила какая-то дикость. На эстраде, словно курильщик опиума, покачивался саксофонист.
Перед тем как сесть в такси, Галя вдруг увидела в ночи огромный треугольный силуэт развалин.
— Я не поеду. Извините, — торопливо сказала она.
— Я вам прочту всего «Гамлета», — проговорил Долгов.
Димка выскочил из ресторана и увидел в заднем стекле отъезжающей «Волги» Галину голову. Он бешено рванулся, схватился за бампер. Машина прибавила скорость, и Димка упал. Ободрал себе руки и лицо о щебенку.
Два красных огонька быстро уносились по шоссе вдоль берега моря туда, к городскому сиянию.
Если бы был пулемет! Ах, если бы у меня сейчас был пулемет!
Я стрелял бы до тех пор, пока машина не загорится. А потом подошел бы поближе и стрелял бы в костер!
Димка пил лимонад. Уже четвертый стакан подряд. Пить не хотелось, глотать было мучительно.
— Еще стаканчик, — сказал он.
В окошке появился стакан с пузырящейся желтой влагой.
«Она и сотый стаканчик подаст, не моргнув», — подумал Димка и посмотрел на буфетчицу. Дурацкая наколка на голове, выщипанные брови. Он вспомнил буфетчицу, с которой беседовал вчера. Та была другой. Нагнулся к окошечку и спросил в упор у этой:
— У вас, наверное, сын такой, как я, да?
— У меня дочь, — отрезала буфетчица.
— Благодарю. Еще стаканчик.
Голубой киоск стоял в начале совершенно незнакомой Димке и пустынной утренней улицы. То есть он просто не знал, как отсюда выбраться. Улица-то была знакомой. В принципе это была самая обычная улица. Два ряда домов с окнами и дверьми. Дома эти не говорили ни о чем и ничего не вызывали в душе. Это были просто дома с лестницами и комнатами внутри. И киоск не говорил ни о чем. Это была торговая точка, где кто-то пил лимонад, покупал бутерброды и спички. Тошнотворно знакомой была эта пустынная улица, но, как отсюда выбраться, Димка не знал. И не у кого спросить. Буфетчица ведь не скажет. Да она, наверное, и сама не знает. Наверное, давно потеряла надежду выбраться отсюда.