Сажайте, и вырастет

– Грабь награбленное? – спросил я.

– Ну, можно и так сказать, – легко согласился капитан. – Между нами: я человек небрезгливый и нестеснительный. И цену себе – знаю. У меня восемь раскрытых убийств. Трижды был в Чечне. Имею два ранения. В награду моя страна дала мне железную медальку и две маленькие звездочки на погоны. И немножко денег. В общей сумме хватит как раз на пару таких вот ботинок...

Коротким крепким пальцем Свинец указал на свою сверкающую модельную обувь, и его лицо вдруг отвердело, стало суровым, очень мужским, как бы от застарелого, глубоко скрываемого чувства протеста против несправедливости. Он продолжил:

– Ты ведь сильных людей уважаешь, да? И сам себя считаешь сильным. Угадал? Вот Наполеон, сильный парень, сказал как-то: народ, не желающий кормить свою армию, будет кормить чужую. Ты согласен с Наполеоном?

– Да,– прошептал я.

– Молодец,– похвалил сыщик. – И с ментами так же! Не хотите кормить милицию – будете кормить бандитов... Но лично я не хочу, чтобы граждане моей страны кормили бандитов... Что характерно, я не в обиде на страну. Я ее люблю. Это – моя страна. Когда-то она дала мне пистолет и удостоверение. Малый джентльменский набор! Его мне, в общем, достаточно...

Под потолком медленно летала крупная сонная муха, закладывая виражи, смысл которых был понятен ей одной.

В кабинете и в коридорах, во всех помещениях тюрьмы и за ее пределами – везде царила весна. Даже конвоир, который сегодня привел меня на допрос, выглядел оживленным, блестел глазами и обыскивал меня без особого усердия, думая в этот момент явно не о своих прямых обязанностях, а исключительно о планах на сегодняшний вечер.

– Ты не грусти, ладно? – Свинец хлопнул меня по плечу. Рука его была тяжела и крепка. – И не воображай себе, что ты какой-нибудь иуда или что-то в этом роде...

Ведь он тебя подвел, крепко подвел, этот ловкач! Он подсунул тебе паленый документик! Не просто паленый – горячий, жареный! Честно говоря, я не ожидал, что ты будешь покрывать такого недобросовестного ублюдка. А ты – упирался целых полгода, дружок! Да какие полгода, больше! Сколько ты уже сидишь?

– Восемь месяцев,– выдавил я.

– Это немало. Хотя – не срок... Зачем же ты аж целых восемь месяцев мне нервы портил? Зачем? Время тянул, хитрил... Зачем, а? Хотел поиграть в Штирлица?

Я промолчал. Разговаривать не хотелось. Трюк с переодеванием поразил меня. Я был обманут. Талантливо и ловко. Непринужденно и профессионально. На таком уровне, которого мне, пожалуй, не достичь.

– А я,– задумчиво произнес капитан,– грешным делом, подумал, что пора за тебя просить, переводить тебя в «Матроску», в ад для дураков...

– Куда? – переспросил я, цепенея.

– В ад для дураков. Что, не слышал такого выражения?

– Нет,– соврал я, ощущая в голове звон и вспоминая сморщенное личико маленького Гриши Бергера.

Сыщик помолчал.

– Кстати, ты извини, но с подследственными я всегда разговариваю только стоя.

– Я заметил.

– И хорошо. Тем самым я демонстрирую людям свое к ним уважение, и вообще... мне так удобнее работать.

– Значит,– робко спросил я, прокашлявшись,– мне можно рассчитывать на то, что я останусь здесь? В «Лефортово»?

– Вполне,– заверил меня Свинец. – Во всяком случае, на период предварительного следствия по твоему ДЕЛУ. А дальше – видно будет... Ладно,– он ловко поддернул манжет рубахи и посмотрел на часы – очевидно, золотые. – Мне пора. Свидание. Женщина ждет.

– Третий размер груди, да? – спросил я сразу. – Блондинка?

Свинец ухмыльнулся.

– Именно так! Что характерно, блондинки с третьим номером груди поголовно обожают вооруженных мужиков в хороших костюмах.

– Ничего удивительного,– пробормотал я. – Если бы я был блондинкой, я поступал бы так же.

Капитан засмеялся. Издал череду весенних, апрельских мужских звуков. Так победно хохочет самец, настигая понравившуюся самку.

Я ощутил острую зависть.

– Значит, ты понимаешь логику жизни! – провозгласил сыщик.

– Пытаюсь...

Воробей вернулся, и не один, а в компании двух товарищей. Отчаянное чириканье взъерошенных крылатых хулиганов заполнило всю комнату. Озорно сощурившись, Свинец щелчком пальцев запустил в птиц окурок. Те в панике ретировались.

В дверь постучали.

– Заходи! – басом выкрикнул возбужденный весной сыщик.

2

На носу Хватова сидели новенькие очки. Их стекла отразили яркий заоконный свет.