Иосиф Сталин. Начало

В темноте она шептала:

— Я всегда хотела любить, всегда исступленно мечтаю ввериться, быть не в своей воле. Слабо меня держали, оттого и уходила… А сейчас, пожалуйста, уйдите вы.

Я ушел, когда она спала. По привычке разведчика пошарил в комоде, где прячут документы. Наткнулся на записную книжку. И там все это прочел. Дословно. Она записала это прежде в записную книжку. Все, что мне наговорила. Я был всего лишь частью ее фантазии.

Пришел к ней через год, когда вернулся в очередной раз из-за границы.

Она даже не удивилась. Будто час назад расстались.

— Прибивает меня к тебе, как доску к берегу. Бока уже обломаны о тебя… Я всю жизнь, как затравленный зверь. Чуть ласково заговорят, и сейчас же слезы на глазах. Насколько я лучше вижу человека, когда не с ним! Без тебя я тебя ненавидела… но приходишь ты…

Я плохо слушал, потому что знал: она цитирует записную книжку…

После спрашивала:

— Чего во мне нет? За что меня так мало любят? Слишком первый сорт?

И читала стихи, которые я понимал с трудом.

Я все боялся, что с этой недотепой что-нибудь случится без меня. Ничего не случилось. В последнюю встречу она сказала мне:

— Я не могу жить здесь. Задыхаюсь. Подала просьбу — эмигрировать.

Я решил помочь, пошел к Ягоде.

— Мы не можем ее выпустить. Она наверняка догадывается, кто вы.

— Она ничего не знает, кроме любви и своих стихов.

— Мы не можем, — отрезал Ягода.

И я сказал Кобе:

— Она сумасшедшая. Разреши ей эмигрировать.

— А если сумасшедшая там тебя встретит?

— Тогда я ее убью. Клянусь тебе. А сейчас отпусти.

— Ну если друг просит… Пусть едет.

Я хорошо знал наши правила игры. И потому вопрос у меня был один — уберут ли ее до отъезда?

Он понял:

— Пошел на хуй! Твою не тронут.

Так она уехала за границу. С ней я еще встречусь…

Но вот бедную Долли никогда более не видел.

В 1937 году, летом, в столовой на Лубянке знакомый следователь сказал мне:

— Представляешь, привезли правнучку Николая I! Жила у нас. Оказалось, австрийская шпионка. Признаваться не хочет, но я ей говорю: «Если не шпионка, зачем вы к нам в голод-холод приехали? И главное — каким образом приехали?» А она: «Приехать разрешил мне один господин». — «Кто таков?» И сумасшедшая контра отвечает: «Ленин!»… — Он расхохотался.

Я ждал тогда, что придут и за мной. И промолчал.

Княгиню Дарью Лейхтенбергскую, правнучку Николая I, расстреляли летом 1937 года.

Следователя расстреляли в 1939 году.

Но вернемся в двадцатые годы.

Лаборатория ядов

Тотчас после разговора с Кобой я выехал в Берлин на «охоту». Вместе со мной должен был отправиться «Товарищ из лаборатории Х».

С 1921 года я знал об этой удивительной лаборатории. Ее основал сам Ильич. Это была лаборатория… ядов! Парадокс: радикал Ленин основал средневековую лабораторию! Со времен Медичи никто не пользовал яды так, как мы, большевики. Сначала руководил лабораторией некий товарищ, старый большевик. Он так и умер безымянным товарищем Н. И безымянным, без таблички, был захоронен по приказу Ильича в Кремлевской стене…

Вот из этой лаборатории и направили ко мне сотрудника. Он был неразговорчив. Молча положил передо мной берлинский адрес того самого «личного агента Гриши», «преданного коммуниста»…

Но в Берлине мерзавца не оказалось. Через своих немецких агентов я сумел выяснить — он веселится в Венеции. Об этом сообщила его любовница, немецкая коммунистка.

Отправились в Венецию. Там получили записку от его возлюбленной: «В пятницу на мосту Риальто в полдень».

В тот день он, видно, что-то покупал в дешевых магазинчиках, облепивших знаменитый мост Риальто. И сейчас беспечно вышагивал, обнимая за плечи ту самую немецкую коммунистку, которая его сдала. Весело что-то рассказывал ей, когда увидел меня. Узнал, замолк, отчетливо побледнел… Но бояться надо было не меня. Переодетый итальянским матросом товарищ из лаборатории, изображая пьяного, умело упал на него… и уколол шприцем. Лаборатория Х даром хлеб не ела: мерзавец умер на мосту.

Любовница привела нас на их квартиру. Но там мы обнаружили жалкие остатки валюты.

Комиссия ЦК, созданная Кобой, обсудила мой отчет. Все констатировали хаос и бесконтрольность в Коминтерне и недопустимую халатность товарища Зиновьева.