Звездный огонь

Та умоляюще подняла руку. Капля биогеля медленно стекла с варежки по смуглому локтю и оторвалась, лениво шлепнувшись на пол.

— А… — Кажется, язык отказывал ей.

— Или нет. — Соблазнительное выражение стерло с лица Линды одним взмахом. Теперь точеные черты выражали бесконечное презрение. — Нет. Ты ведь не умеешь себя… хорошо… вести.

— А! — В этом вскрике не было ничего, кроме отчаяния.

— Или все-таки да. — Манящая улыбка вернулась, будто и не пропадала. Выражения сменялись на лице агента так быстро, что казалось, будто передо — или скорей надо мною не живой человек, а гаерная проекция двух разных записей. Даже, быть может, двух разных людей. Мне пришлось сделать усилие, чтобы напомнить себе — и высокомерная госпожа, и соблазнительница суть маски. Чем быстрей и мучительней они станут меняться, тем прочней сольются воедино в сознании жертвы, покуда унижение не станет самоцелью. Если уж Дебора Фукс позволила посадить себя на крючок, не отвернулась сразу, выхода для неё нет. Гипнургическая атака сомнёт её психику, оставив единственную мотивацию: угождать. Властные люди легче поддаются обработке подобного рода — впрочем, у меня не было сомнений в том, что, возьмись Линда ломать меня, она нашла бы иной путь. Сознание любого человека несёт в себе уязвимые точки. Принцип «каждому своё» пригоден не только для концлагерей…

Омерзение вызывало скорей то, с каким бесстыдством Линда Тоомен выменивала бывшую подругу на наших глазах. Это был одновременно спектакль и сигнал: так же я поступлю с вами, если сами не сделаете того же с собой.

А ещё я понял, что из четверых пленников Ибара я мог более-менее положиться только на двоих, включая себя. Лайман Тоу превращен в зомби, так что переданная через интербрейн команда превозможет любые побуждения, если Линда позволит ему их иметь. Дебора… когда агентесса покончит с ней, т-физик будет предана ей душой и телом. Говори после этого о судьбе горше смерти. Даже в Катерине Новицкой я не могу быть уверен… черт, по-хорошему я и себе не могу доверять до конца! Неизвестно, каких на самом деле троянов закачала мне Линда в нейраугмент. Или в подсознание.

Задумавшись, я пропустил момент, когда обработка закончилась. Дебора Фукс лежала, распростершись, на превращенной в пол переборке; по лицу ее текли слезы — не то от боли, не то от облегчения.

— Все свободны, — промолвила Линда Тоомен, и я изумился — как она не замечает, насколько издевательски прозвучали её слова… или замечает? — И помните…

Объемный экран за ее спиной вспыхнул, будто подчеркивая слова. В первый момент я не понял, почему звездное небо кажется мне таким зловещим, и только потом осознал, что разбросанные по бархатно-черному, каким никогда не бывает космос, светлые точки не имеют ничего общего со звездами. То были искорки в глубине колоссального зрачка, словно баржа мчалась, набирая ход, в зеницу великанского ока.

— …Большая Сестра смотрит на вас, — докончила агентесса и весело расхохоталась.

Нам было не смешно.

— И что будем делать? — проартикулировала Катерина Новицкая, покуда мы сползали по хлипкой лесенке.

— Лично я, — пришлось сказать правду, — намерен следовать рекомендациям. То есть отдыхать. Набираться сил. Они нам ещё понадобятся, точно говорю.

— Но если вы не верите, что на Самаэле есть артефакты…

— Во-первых, я не то чтобы не верю в артефакты, — поправил я. — Мне не верится в чудо-технологии богоподобных инопланетян и случайно забытый пару миллионов лет тому назад умфель. А во-вторых… именно поэтому я настоятельно советую и вам готовиться к худшему. — На всякий случай я перешёл на субартикуляцию, хотя понимал, насколько это бессмысленно — воспроизводить речь по едва заметным колебаниям кожи на горле может только специальная программа… а наши наращения для Ибара — открытая книга. — Подумайте, что сделает наша хозяйка, если не найдет желаемого.

Новицкую передернуло.

Это может показаться странным, но последующие двое суток выдались настолько же спокойными, насколько насыщены действием оказались предшествующие. Я добросовестно следовал советам, большую часть времени пребывая в наркотическом тумане, разрываемом принудительно вызванными фугами. Все наличные материалы по планетографии и прекурсологии я не только загрузил в секретаря, но и перегнал под самогипнозом в мозговую память — время доступа к таким знаниям меньше, а у меня теплилось предчувствие, будто хорошая реакция вскоре сможет спасти наши шкуры. Несколько раз попытался снять блокировку, поставленную Тоомен на боевые программы, но всякий раз терпел неудачу. А больше на борту делать было совершенно нечего. Где-то в середине пути двигатели опять смолкли, и с полчаса мы плавали, словно больные амебы в бульоне, дрейфуя то к одной стене, то к другой, покуда корабль разворачивался кормой к светилу. Других развлечений не предвиделось.