Легенды Арбата

— Э-э-э!.. — вдохновенно и смущенно говорит он.

А кругом все сидят лауреаты. Они все получали, их ничем не проймешь, в их кругу это дело обычное. Кому обычное — а кому и не очень!

— Я, в общем... ожидал... но не ожидал... можно сказать, — лепечет он в забвении.

Богословский начинает дружески аплодировать Губареву, и все подхватывают. Хлопают по плечам, обнимают и пожимают:

— Поздравляем, брат!

— Ну что же. Давно пора.

— Заслужил! Заслужил... Молодец.

— Но наш-то тихоня, а? И ведь никому ничего!..

Губарев сияет умильными глазами, как удачливая невеста бывшим любовникам:

— Клянусь... не планировал... да ничего я не готовил, знать не знал... не хлопотал... даже не верится!

Наливают фужер, провозглашают за лауреата, ура с поцелуями!

— Нашего лауреатского полку прибыло!

— Эх, да не так, это шампанским надо отметить! Пошлем сейчас.

Коллеги спохватываются — вспоминают:

— Ну что, брат? С тебя причитается!

— Да уж! Двадцать пять косых отхватил, не считая медали. Проставиться положено!

— Конечно, — готовно суетится Губарев. — А как же! Разумеется! Нет, ну надо же, а? Сейчас, сейчас сбегаю! А лучше поехали в «Арагви», а? Или в «Националь»!

— Поздно, — машет Богословский. — Там сейчас уже ни одного столика. Да пока накроют, приготовят. Ты сбегай за деньгами, шофера пошлем, он возьмет.

На радостях собутыльники составляют меню лауреатского банкета. Список заказов на двух сторонах листа.

Радостный Губарев убегает в свой подъезд выгребать из сусеков наличность и одалживать у соседей. Не ударим лицом в грязь! В помощь шоферу отправляют домработницу. Елисеевский до одиннадцати.

Вслед Никита звонит администратору магазина и велит подгрузить к заказу еще кое-что, сославшись на него.

И они закатывают царский пир. Лукулл бесчинствует у Лукулла. Они пьют отборный коньяк и закусывают черной икрой. Рябчики и копченая колбаса, ананасы и виноград, крабы и торт бизе — все баснословно дорогое и только для сильных мира сего. Хай-класс той эпохи. Только что лебединые кости из рукава не вылетают. Бокалы звенят, тосты гремят, челюсти чавкают, и у всех настроение ну просто необыкновенно приподнятое.

— Я хочу выпить за всех собравшихся!.. — пошатывается Губарев с тостом. — За вас... за коллег, за друзей... за всех нас. Это вы так дружески... теплая поддержка всегда... а ведь сколько зависти и недоброжелательности в наших кругах!., и когда такое отношение... мои дорогие товарищи!

Он путается в придаточных оборотах, и дышит слезами умиления, лобзает как сеттер всех, кого может достать, и являет обликом и поведением известный плакат: «Не пей, с пьяных глаз ты можешь обнять своего классового врага».

Часы, однако, бьют полночь.

— А включи еще разок послушать, не всех запомнили, — предлагают Никите: последние известия идут.

Он включает приемник. Повтор сообщения только начался:

— ...геевне Улановой...

Слушают, комментируют. Губарев цветет, потупившись.

— ...рвой степени. Бубеннову Михаилу Алексеевичу...

А вот и оно! Наконец:

— Губареву Владимиру Александровичу... (пауза тянется) Н-И Х-У-Я!!!

В остановленном времени, в хрустальном звоне осколков мира, сознание Губарева распалось в пустоте. Бесконечную секунду вечности и смерти он осознавал смысл звуков. Безумие поразило его, и он умер! Облик его мумифицировался. Кожа обтянула древний череп. Нитка слюны вышла из распяленного рта. Глаза выпрыгнули и висят на ниточках отдельно от морды. Тихий свист: последний воздух покинул бронхи.

Из линий и пятен складываются друзья... он различает их неуверенно и в бессмысленной истерической надежде. Он уповает на их слух! В здравом уме и твердой памяти! Ну?.. Сердце летит в ледяную мошонку. Их силуэты перекошены, лица искажены... Ну???!!!

— Да-а!.. — тянут друзья. — Ну — ни ...я так ни ...я! Что ж делать.

И, тыча в останки Губарева, не в силах сдерживать конвульсии, они хохочут как убийцы детей, хохочут как враги народа, хохочут как птеродактили, как иуды с мешком серебреников каждый. Они лопаются, задыхаются, падают с диванов и дрыгают ногами. Выражение лица жертвы придает им сил взвизгивать и стрелять нечаянной соплей.

В убитом Губареве, в черной глубине черепа, начинает шевелиться одинокая мозговая извилина. К ней присоединяется вторая и принимается подсчитывать убытки.

— Уах-ха-ха-вва-бру-га-га!!! — восторгаются лауреаты и бьют себя по ляжкам.