— А вы думаете, они ее вам о-с-т-а-в-я-т? — давит Чубайс, все больше багровея от волнения. По такому признаку Цезарь когда-то отбирал легионеров.
У Ельцина поднимается давление. Ему хочется опохмелиться. Он сжимает над столом трехпалый кулак. Опасный признак: плохо владеет собой.
— Это элементарный расчет на узурпацию власти, — гонит текст Чубайс.
— Мы-ы — не мо-ожем — выи-играть — вы-ыборы, — вразумительно гудит президент.
— К черту первоапрельские ужастики!! Мы — можем — все!! — срывается Чубайс и хватается за спасительную бумажку. — Пять минут! Пять минут!
И декламирует отчаянно и бешено, как Троцкий в восемнадцатое году, провозглашая Отечество в опасности!
Через пять минут Ельцин впадает в каменную задумчивость. И отрицательно мотает башкой.
— Реше-ение — принято. — (Грох по столу!)
И тут — телефон!!!
— Борис Николаевич, простите, Белый Дом на проводе. С вами хочет говорить Билл Клинтон.
Достал его Пикеринг.
Заметьте, в Вашингтоне четвертый час ночи. В этот час принимаются роковые решения. Можно представить себе человека, которого будят в три ночи и говорят, что вот сейчас он может решить судьбу России. Такой человек бывает возбужден, резок, даже неадекватен, и спросонок может пообещать что угодно.
Мы не располагаем точной информацией о том, что именно сказал Клинтон Ельцину в ту незабываемую ночь. Но в той речи было много пряников и длинный кнут. В ней сладко пел саксофон, звенели золотые динары и вздымалась большая дубинка Дяди Сэма.
В течение пятнадцати минут Ельцин чернел, расцветал, держался за печень и сжимал кулак. Положив трубку, он засопел, зарозовел, раздулся и начал угрожающе пыхтеть, как котел перед взрывом.
— А! Только хуже будет, — наконец протянул он и жестом отослал Чубайса.
Пузырясь и брызжа, Чубайс вырвался в приемную, пнул дверь и дал отмашку олигархам. Буржуины двинулись зло и отрешенно, как офицеры-заговорщики бить императора Павла.
Краткая беседа носила конструктивный характер. Рынок подмял политику и одарил актом любви насильственно. Литературно-хоровой монтаж красочно развернул тему Пушкина: «Все куплю! — сказало злато».
— Мы располагаем фактически неограниченными средствами для проведения предвыборной кампании, — сказал Потанин, давая ясно понять в том смысле, что «наши деньги — ваши деньги».
— Мы контролируем практически сто процентов средств массовой информации, — заверил Гусинский.
— Мы за неделю разработаем предвыборные технологии, которым ничего нельзя будет противопоставить, — сообщил Березовский.
— Они возмечтали сослать вас в Горки и печатать для вас газету в одном экземпляре, как для Ленина, — предостерег Фридман. — Но у них ничего не получится.
— Они не в силах противостоять мировой банковской системе, — успокоил Ходорковский.
Короче: Борис Николаевич, ваш единственный шанс — идти на выборы. Другого шанса нет и не будет. Дадим все, снимем с себя последнее. Ляжем костьми. Какие сомнения — вместе мы сможем все!
Для политика и бизнесмена любой день — первое апреля...
— Вре-емени уже нет, — мучится Ельцин. — Как же это все организовать... Сколько работы...
Организуем, будьте уверены. Создадим штаб. Задействуем всех. А координировать поставим Чубайса. Он может, он может, зовите его.
Встает, жмет руки. Колеблется, как скала в неустойчивом равновесии: раскачали, и то ли рухнет она в ту сторону, а то ли в эту.
— Ну... зовите... договорим...
И вкатывается на колесиках Чубайс, бомба на взводе, рыжее с кирпичом наготове. Вбивать слова и дожимать ситуацию. Он умеет дожимать ситуацию.
Размяли дедушку чище тайского массажа. Пьяного пугнули, храброго вдохновили.
В двенадцать ноль-ноль Чубайс покидает президентский кабинет походкой израненного триумфатора. Куранты сыплют государственный полдень. В двенадцать ноль одну Ельцин извещает администрацию гневным рыком: всем разбиваться в лепешку! Мы идем на выборы и побеждаем!..
Прожившие ночь и еще не обнародованные указы исчезают в пасти документоизмельчителя, превращаясь в бумажную лапшу, годную только для навешивания на уши. Уже стучат паркеты и проминаются алые дорожки под каблуками груженых и ликующих Коржакова и компании! И тут президентский ковер разверзается под ними, как люк под висельником. Рывок, удавка, падение, звон! Из политики вылетают вниз.