Дорожные работы

– Я говорю: звонил мистер Орднер. Он просил, чтобы вы немедленно ему перезвонили, как только появитесь. А еще звонил какой-то человек по имени Гарольд Свиннертон. Говорил, что какие-то патроны уже поступили.

– Гарольд? – переспросил он. Потом он вспомнил. «Оружейный магазин „Харви“. Вот только Харви давно уже мертв, как дверной гвоздь. – Да, хорошо.

Он прошел в свой кабинет и закрыл дверь. Табличка на столе по-прежнему сообщала:

ПОДУМАЙ!

Это может оказаться для тебя внове.

Он взял ее со стола и бросил в корзину для бумаг. Он сел за стол, достал из коробки всю свежую корреспонденцию и отправил ее вслед за табличкой, не читая. Потом он выдержал паузу и оглядел кабинет. Слева от него на стене висели два диплома в рамке – один из колледжа, другой из Прачечного Института, который он посещал летом шестьдесят девятого и семидесятого года. Позади него висела большая увеличенная фотография, на которой он и Рэй Таркингтон пожимали друг другу руки на стоянке «Блу Риббон», только что заново заасфальтированной. Оба они улыбались. На заднем плане виднелась прачечная, три грузовика стояли задом к грузовому подъезду, дымовая труба все еще выглядела белой и очень чистой.

Он занимал этот кабинет с шестьдесят седьмого года, в течение шести лет. Стало быть, он вселился в него еще до Вудстока, еще до штата Кент, еще до прихода Никсона к власти. Годы его жизни миновали в этих четырех стенах. Миллионы вдохов и выдохов, миллионы биений сердца. Он снова огляделся вокруг, стараясь определить, чувствует ли он хоть что-нибудь.

Он чувствовал легкую грусть. И больше ничего. Ровным счетом ничего.

Он расчистил свой письменный стол, вышвырнул в мусорную корзину личные бумаги и личные бухгалтерские книги. Он написал свое заявление об увольнении (на обратной стороне отпечатанного на машинке листка с составом моющей смеси) и положил его в один из конвертов, которые обычно использовались для переписки с клиентами. Оставил он только вещи не личного характера – скрепки, клейкую ленту, толстую чековую книжку, скрепленную резинкой пачку незаполненных путевых листов и тому подобное.

Потом он встал со стула, снял со стены дипломы и тоже швырнул их в мусорную корзину. Стекло, покрывавшее диплом Прачечного Института, разлетелось на кусочки. Прямоугольники на тех местах, где все эти годы висели дипломы, были немного ярче, и это было все.

Зазвонил телефон, и он поднял трубку, ожидая услышать на другом конце голос Орднера. Но это оказался Рон Стоун. Он звонил снизу.

– Барт?

– Слушаю.

– Джонни умер полчаса назад. Похоже, у него даже не было шанса выкарабкаться.

– Мне ужасно жаль. Пожалуй, я отдам распоряжение о конце работы на сегодня.

Рон вздохнул.

– Да, пожалуй, так было бы лучше всего. Но ты уверен, что наши гребаные боссы тебе потом не накостыляют?

– Я больше не работаю на гребаных боссов. Я только что написал заявление об увольнении. – Ну вот, все. Теперь это стало фактом.

На том конце линии воцарилось мертвое молчание. Ему даже был слышен отдаленный гул стиральных машин и шипение гладильного пресса. Каток – так они его называли, очевидно думая о том, что случится с человеком, если его затянет внутрь.

– Я, наверно, тебя неправильно расслышал, – сказал, наконец, Рон. – Мне показалось, что ты сказал…

– Ты все правильно расслышал, Рон. Я ухожу. Было очень приятно работать с тобой, с Томом и даже с Винни, во всяком случае, когда ему удавалось держать язык за зубами. Но все кончилось.

– Эй, послушай меня, Барт. Не принимай все это так близко к сердцу. Я знаю, что этот случай произвел на тебя угнетающее впечатление, ты расстроился…

– Это не из-за Джонни, – перебил он, сам не зная, правда это или нет.

Может быть, если бы не этот случай, он еще бы сумел собраться и сделать усилие, чтобы спасти себя, спасти свою благополучную жизнь, которая текла под защитным колпаком рутины в течение последних двадцати лет. Но когда священник быстро прошел мимо них по коридору, едва ли не сбиваясь на бег, торопясь к тому месту, где лежал умирающий или уже умерший Джонни, и когда у Арни Уокера вырвался из глотки этот необычный, хриплый, скулящий стон, он перестал бороться. Это похоже на то, как ведешь машину в гололед, и ее заносит, а ты все крутишь руль, и думаешь, что еще можешь восстановить контроль, или убеждаешь себя, что думаешь, а потом просто отпускаешь руль, закрываешь глаза и ждешь.