Гечевара

Через полчаса Алёша с Лизаветой всё ещё шли вместе. Обсуждали тему, интересовавшую обоих.

– Ясно: это сделал тот же, кто вчера лепил агитки, – говорила Лиза.

– С этим я согласен.

– И почему-то, Алексей, мне кажется, что это всё же вы… – игриво продолжала дама.

– Да не я… – смущённо бормотал Двуколкин.

– Почему тогда ты опоздал?

– Проспал. Сказал же. Да при чём здесь…

– Ну и что ты делал ночью?

Оба вдруг остановились посреди дороги.

– Я не это, – выдавил Алёша.

Лиза рассмеялась.

– Ну, не знаю, ну, не знаю. У меня всё сходится. Твой сонный вид и опоздание. Твои речи. Кстати, это Тайбо, да? Что ты рассказывал?

– Да. Видишь, ты же тоже рассуждаешь так как я. Ты даже книги знаешь наизусть. Почём я знаю, что Гевар расклеила не ты?

– Ну, я-то это знаю точно!

– А я знаю про себя! Это не я!

– Ох, Лёша… – Лиза снова рассмеялась. – Ну и сыщики же мы!

– Да-а-а, – протянул Алёша. – А вообще, если серьёзно?

– Даже и представить не могу. Вторая смена?

– Ну, а может, кто-то не из штата?

– Ты считаешь? Как тогда они проникли внутрь помещения – разложить листовки? Да к тому же ночью?

– Я не знаю… Я понятия не имею… Нет, конечно, это может быть хоть кто. Любой из нас.

– Только не Ира! – Лизавета засмеялась.

– Ну, да. Ира это вряд ли… – Лёша ухмыльнулся. – Чёрт! Одни предположенья!

– Может быть, коллега, нам нужно детально проработать эту тему? – вдруг спросила Лиза.

– В каком смысле? – тупо отозвался Алексей.

– Ну, встретиться, к примеру, специально… Обсудить… Каков ваш взгляд на это предложение?

У Алёши покраснели уши. Потом щёки.

– Ну… – забормотал он. – Э-э… Да… Я не против… Ладно… Если ты…

«Блин! – думал он спустя час в институте. – Вот ведь счастье! Я всегда мечтал о вот таком свидании, с романтическим предлогом!».

16.

Они встретились под вечер и бродили, взявшись за руки. Смотрели на машины, иногда смешные и похожие на плоские сосиски. Наблюдали за людьми, на удивление типовыми. Удивлялись, как рекламные плакаты могут занимать 2/3 дома и что думает об этом тот несчастный, чья контора или комната попала туда, внутрь, под щит. Ребятам предлагали срочно купить новую машину, подключить мобильный до субботы, кушать чипсы и выигрывать призы. На красной полосе белыми буквами и стрелкой извещалось: «Ксерокс». Ниже Алексей прочёл: «С хрустящей корочкой». Там, дальше, началась уже реклама куриц-гриль. Единый щит – такая коммуналка для реклам попроще. Возле двери ресторана совещалась пара негров: первый – зазывала (в форме времён рабства, XVIII века) и второй, одетый как баскетболист. «Листовки, визитки, печати и штампы!» – кричал чей-то голос из радиоточки. «Купите брелок за пятёрку, – просил юный бомж. – Ну, пожа-а-алуйста!». Грустные тётки сулили коробку конфет за ответы на пару вопросов. Чуть ли не сбивая с ног прохожих, пронеслась бригада роллеров. Потом возник ещё один, в спецовке «Орбит», предложил Алёше обменяться жвачкой.

Алексей и Лиза шли неровно, то сближаясь, чтоб вот-вот обняться, то обратно отдаляясь, расходясь, держась лишь кончиками пальцев. Один раз им всё-таки случилось расцепиться, чтобы пропустить рекламщика из «Орбита», который мчался на своих коньках, рискуя зашибить их. Один раз.

Алексей и Лиза словно плыли. Плыли в шуме, в сумраке, в толпе и в разговорах о Маркосе, о Лимонове, Свободе, Революции, войне, коммунах, славной Кубе, Руди Дучке, прошлых выборах, запрете на «траву» и справедливости. Им было хорошо.

Двуколкин радовался Лизиным глазам, красивым, умным, хитрым, её маленькой ручке, столь нежной и тёплой, тому, что вся Лиза – такая живая и непредсказуемая, шла рядом с ним. Он был уверен как никогда прежде, что всё будет, что тот мир, в котором они всё ещё живут, протянет, может быть, недели две, не больше, и что Жизнь, живая, настоящая, реальная, пришедшая к нему, – теперь навечно.

Лиза захотела есть. С полчаса они искали что-то подходящее, но всё, что попадалось, было только дорогими ресторанами или подобиями кафе, где подают лишь пиво и сухарики. Холодный, мрачный ветер («ветер перемен, – подумал Лёша, – есть в нём что-то историчное»), закруживший пыль и жёлтую листву, и небо, густо-синее, с огромной сочной тучей, намекали, что пора ускорить поиск.

Когда дождь пошёл – вернее, хлынул – в нём Алёше тоже показалось что-то символичное, торжественное, многообещающее. Но единственным кафе в округе, где он с Лизой смог укрыться, был «Мак-Пинк». «Судьба!» – сказала девушка с улыбкой. Это было не то место, где они работали, другое: заведений у Пинкова в городе имелось штук двенадцать. Сути это не меняло. Но Алёшин радостный настрой был всё-таки сильнее, чем такие вот насмешки странной жизни.