Верь в мою ложь

— Но всё равно будь поосторожнее.

— Да я всегда осторожен.

Яффа прервала связь. Зед остался с трубкой в руках, буквально вцепившись в неё. Ему понадобилось сделать над собой усилие, чтобы сунуть наконец мобильник в карман. И только когда он уже спускался вниз, чтобы позавтракать, до него дошло, что на этот раз Яффа не издала привычный уже звук воздушного поцелуя. А когда Зед уже сидел над тарелкой с омлетом, он понял, что ему хотелось услышать этот звук.

Камбрия, Милнторп

Ночь прошла ужасно. Дебора знала, что Саймон пребывает в дурном расположении духа. Они поужинали в ресторане отеля, и ужин прошёл напряжённо. Саймон во время еды едва упомянул об открытом усыновлении, которое и было причиной его недовольства, что прекрасно понимала Дебора; он лишь сказал:

— Я бы предпочёл, чтобы ты не так спешила со звонком Дэвиду.

И на том тема была закрыта.

Конечно, он подразумевал, что предпочёл бы, чтобы Дебора подождала, пока он не уговорит её согласиться на нечто такое, чего она категорически не хотела.

Дебора ничего не ответила на его слова. Вместо того она заговорила о другом, дожидаясь, пока они вернутся в свой номер. И только тогда сказала:

— Мне очень жаль, что ты расстроен из-за этого усыновления, Саймон. Но ты ведь сам говорил, что девушка хочет знать поскорее.

Он пристально, оценивающе посмотрел на неё своими серо-голубыми глазами, как это умел только он. И сказал:

— Но ведь дело совсем не в этом, так?

Это было замечание из тех, что вызывали в Деборе чувство отчаяния или взрыв гнева, в зависимости от момента. Иногда она воспринимала такое как жена, нечаянно ранившая горячо любимого мужа. А иногда — как ребёнок, выросший в его доме и под его просмотрами услышавший разочарование в голосе отца. Дебора отлично понимала умом, что сейчас она ведёт себя как провинившаяся жена, однако её чувства говорили совсем другое. А иной раз так приятно дать чувствам волю…

Поэтому она сказала:

— Ты прекрасно знаешь, что мне ужасно не нравится, когда ты говоришь вот так.

Он как будто удивился, и это лишь добавило жару в огонь.

— Говорю как именно?

— Ты знаешь, как именно! Ты мне не отец!

— Уж поверь, я это прекрасно осознаю, Дебора.

И тут она взорвалась и выложила всё: что Саймон сам никогда не позволяет себе взрываться, как будто у него этого и в природе нет, а её это бесит, её это всегда бесило, она и вспомнить не может такого времени, когда это было иначе…

Дебора уже не могла остановиться. Она чуть ли не кричала, говоря о том, что не просто так решила покончить с этой историей с Дэвидом и той девушкой из Саутгемптона, что есть сотни других путей, которые не потребуют вмешательства посторонних людей в её жизнь… Дальше она перешла к тому, как Саймон обошёлся с ней на парковке, во время разговора с Томми. Это как раз и было самым ярким примером того, что он постоянно пытается управлять её жизнью. Саймон возразил, что это необходимо, раз уж она сама не видит собственного тупого упрямства…

Нет, конечно, Саймон не произнёс слов «тупое упрямство». Это было совершенно не в его стиле. Вместо этого он сказал:

— Бывают моменты, когда ты плохо осознаёшь реальность и не хочешь её осознавать. Ты должна это признать.

Он имел в виду настойчивое утверждение Деборы о том, что нужно заняться Алатеей Файрклог на основании того, что у неё есть журнал «Зачатие».

— Ты делаешь выводы, основываясь только на собственных склонностях, — продолжил Саймон. — Ты позволяешь чувствам затуманивать разум, видя то, что тебе хочется видеть, а не то, что тебе известно. Так невозможно вести эффективное расследование. Впрочем, всё это не имеет значения, потому что тебе вообще не следовало соваться в это дело.

— Томми попросил…

— В том, что касается Томми, позволь напомнить: он и сам сказал, что ты уже сделала, что могла, и что продолжать было бы опасно.

— Откуда может исходить опасность? От кого? От чего? Нет тут никакой опасности! Ох, это же чистый абсурд!

— Но я с ним полностью согласен, — заявил Саймон. — Так что мы здесь больше не задержимся, Дебора. Нам нужно возвращаться в Лондон. Я этим займусь.

Это окончательно взбесило Дебору, но Саймон ничего другого и не ожидал. Он вышел из номера, чтобы подготовить всё к их отъезду, а когда вернулся, её гнев уже остыл, превратившись в ледяное равнодушие, так что она вообще уже не видела смысла говорить с мужем.