Верь в мою ложь

— Это женщина с фотографии? — спросила Энграсия, кивнув на статью о Рауле Монтенегро.

— Очень может быть, — ответила Барбара.

Она набрала номер и, когда в трубке раздались гудки, протянула телефон испанке. Далее начался стремительный разговор на испанском, и Барбара только и могла уловить, что имя Алатеи. И ещё она слышала доносившийся из трубки женский голос. Голос звучал высоко, взволнованно, и по напряжённому лицу Энграсии Барбара поняла, что звонок в далёкий город произвёл немалый переполох.

Потом в диалоге наступила пауза, и Энграсия, посмотрев на Барбару, сказала:

— Это была какая-то кузина, Елена-Мария.

— Мы что, не туда попали?

— Нет-нет. Она гостит в этом доме. Доминга — это жена мэра, да? — её тётя. Она пошла позвать её. И очень разволновалась, услышав имя Алатеи.

— Напали на жилу, — пробормотала Барбара.

— Извини?..

— А… просто выражение такое. Похоже, мы на что-то наткнулись.

Энграсия улыбнулась.

— Напали на жилу? Мне нравится.

И тут же выражение её лица изменилось, потому что в трубке снова зазвучал голос, донёсшийся до Лондона из Аргентины. Голос другой женщины. Опять начался стремительный обмен испанскими фразами. Барбара слышала неоднократное повторение «comprendos» и ещё чаще «sis». Несколько раз было произнесено «sabes?» и «no sabos», а потом снова и снова повторялось «gracias».

Когда разговор закончился, Барбара спросила:

— Ну и?.. Что мы имеем?

— Сообщение для Алатеи, — ответила Энграсия. — Эта женщина, Доминга, просит передать Алатее, что та должна вернуться домой. Просит передать, что её отец поймёт. И мальчики тоже поймут. Она сказала, что Карлос постоянно заставляет всех молиться за неё и что они будут молиться за её благополучное возвращение.

— А она случайно не упомянула, кем им приходится Алатея?

— Похоже, родственница.

— Но кто именно? Сестра, которой нет на старом снимке? Может, она родилась после того, как семью фотографировали? Или жена одного из сыновей? Или двоюродная сестра? Племянница? Кто?

— Она этого не говорила… во всяком случае, прямо. Но сказала, что девушка сбежала из дома, когда ей было пятнадцать. Они думали, что она уехала в Буэнос-Айрес, и они ищут её уже много лет. Особенно усердно ищет Елена-Мария. Доминга сказала, что сердце Елены-Марии разбито и что об этом тоже следует сказать Алатее.

— Что она говорила насчёт того, когда именно девушка сбежала?

— Алатея? Тринадцать лет назад.

— И очутилась в Камбрии, — проворчала Барбара. — Но как её туда занесло и как, чёрт побери…

Вообще-то она говорила сама с собой, но Энграсия ответила, взяв одну из распечаток статей. Ту, где была фотография Рауля Монтенегро.

— Может быть, ей помог вот этот человек? Если у него достаточно денег для того, чтобы оплатить строительство зала симфонической музыки, то он более чем мог купить билет до Лондона для красивой женщины, так? Или билет в любое другое место. В любое, куда ей захотелось бы отправиться.

Камбрия, озеро Уиндермир

Далее последовала живая картина, застывшая секунд на тридцать или около того, хотя казалось, что это было невероятно долго. Миньон переводила взгляд с одного участника сцены на другого, и её лицо победоносно пылало, и видно было, что этого триумфа она ожидала долгие годы. Манетт ощутила себя чем-то вроде актёра. Наступил главный момент драмы, кульминация, и далее всё должно было идти к катарсису, как в классической греческой трагедии.

Первой пришла в движение Валери. Она встала и в своей наилучшей манере, так хорошо известной Манетт, произнесла:

— Прошу меня извинить.

И повернулась, чтобы уйти из холла.

Миньон с язвительным смешком бросила ей в спину:

— Ты разве не хочешь узнать больше, мама? Ты не можешь уйти прямо сейчас. Неужели тебе не интересно остальное?

Валери на секунду заколебалась, потом обернулась и посмотрела на Миньон.

— Ты и без того неплохо постаралась, — сказала она и ушла.

Инспектор отправился следом за ней. Манетт подумала, что на последние события пролился совершенно новый свет, и теперь он наверняка должен будет пересмотреть свои выводы относительно смерти Яна, каковы бы эти выводы ни оказались. Она и сама уже размышляла об этом, потому что, если Ян знал о внебрачном ребёнке их отца… если он представлял собой какую-то угрозу в связи с этим… если ему пришлось делать выбор между обнаружением правды и продолжением лжи… Манетт поняла, каким образом жизнь её двоюродного брата оказалась под угрозой, и не сомневалась в том, что детектив тоже отлично это понял.