Папина дочка

Щеки офицера Уайта пошли багровыми пятнами. Он в бешенстве. Я понимала, что, возможно, поступаю неразумно, но в тот момент мне было на это плевать.

Так и не удостоив меня ответом, Баннистер резко развернулся и вышел из палаты. Уайт проследовал за ним. Я проводила их взглядом.

В комнату заглянул санитар — он хотел собрать стулья. При виде меня с протоколом на коленях, коробкой с драгоценностями в руке, а также сумки и газет, разбросанных по полу, глаза его удивленно расширились.

— Мисс, может, помочь вам все это собрать? — предложил он. — Или принести вам чего-нибудь? Вы расстроены?

— Да, расстроена, — согласилась я. — Но вы можете мне помочь. В этой больнице есть кафе?

— Да, и неплохой.

— Не могли бы вы... — я запнулась, чувствуя, что еще чуть-чуть, и у меня начнется истерика. — Не могли бы вы угостить меня чашечкой крепкого горячего кофе?

26

Через тридцать минут я уже смаковала последний глоток превосходного кофе, которым меня так любезно угостил санитар. И тут ко мне заглянул еще один, даже более неожиданный посетитель. Отец.

Дверь в палату была приоткрыта. Он постучал по ней и, не дождавшись ответа, зашел внутрь. Мы внимательно посмотрели друг на друга. В горле у меня пересохло.

Его некогда темные волосы стали серебристо-белыми. Он немного похудел, но держался, как всегда, прямо. Очки только подчеркивали пронзительную голубизну глаз, а лоб избороздили глубокие морщины.

«Тед, я понимаю, ты этого не замечаешь, но тебе нужно перестать хмуриться, когда ты пытаешься сосредоточиться. А то с годами ты станешь похож на зануду», — ворчала на него моя мать.

Конечно, на зануду он похож не стал. Все такой же красивый мужчина, от которого все так же веяло несгибаемой внутренней мощью.

— Привет, Элли, — проронил он.

— Привет, папа.

Не знаю, о чем он думал, разглядывая меня, мой дешевый больничный халат, спутанные волосы и забинтованные ноги. Да уж, это вам не звездочка на елке из песни с музыкальной шкатулки!

— Как ты, Элли?

Я и забыла, какой у отца глубокий голос. В нем звучала все та же спокойная сила, которую мы с Андреа так уважали в детстве. Мы чувствовали себя всегда под ее защитой и, по крайней мере, я, всегда перед ней преклонялись.

— У меня все замечательно, спасибо.

— Я примчался сюда, как только услышал о пожаре в доме миссис Хилмер и что там была ты.

— Мог и не волноваться.

Отец все еще стоял на пороге. Затем закрыл дверь и подошел ко мне. Опустившись рядом со мной на колени, он попытался взять меня за руки.

— Элли, господи, ты же моя дочь. Как я мог не волноваться, узнав, что ты чудом выбралась оттуда живой?

Я отдернула руки.

— Ну, эту историю еще сто раз переврут. Копы считают, что это я подожгла дом «на публику». По их словам, я просто пытаюсь привлечь к себе внимание и сочувствие.

Он был в шоке.

— Какая чушь!

Отец сидел так близко, что я ощущала слабый аромат его крема для бритья. Неужели это все тот же запах из моих воспоминаний? Или я ошибаюсь? На отце была рубашка с галстуком, серые брюки и синий пиджак. Конечно, сегодня же воскресенье. Вполне возможно, он собирался в церковь, когда услышал о пожаре.

— Я понимаю, ты приехал из лучших побуждений, — согласилась я. — Но лучше — просто оставь меня в покое. Мне от тебя ничего не нужно, и я от тебя ничего не хочу.

— Элли, я видел твой сайт. Вестерфилд опасен, и я за тебя очень беспокоюсь.

По крайней мере, у нас с отцом осталось хоть что-то общее. Мы оба знали, что Роб Вестерфилд — убийца.

— Я могу о себе позаботиться. Я уже давно занимаюсь этим сама.

Он встал.

— Это не моя вина, Элли. Ты сама не хотела ко мне приезжать.

— В этом ты прав: твоя совесть чиста. Что ж, не смею тебя задерживать.

— Вообще-то я приехал пригласить тебя — вернее, попросить — пожить у нас. Чтобы я мог тебя защитить. Если помнишь, я проработал в полиции тридцать пять лет.

— Помню. В форме ты выглядел просто потрясающе. Кстати, я поблагодарила тебя за то, что ты согласился похоронить прах мамы в могиле Андреа?

— Да.

— По результатам вскрытия, мама умерла из-за «цирроза печени», хотя более точный диагноз — из-за «разбитого сердца». И дело не только в смерти моей сестры.

— Элли, твоя мать меня бросила.

— Моя мать тебя обожала. Ты мог бы подождать, поехать за ней во Флориду и увезти ее домой — увести нас домой. Но ты не захотел.