33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине

Про «персонал» тоже, скорее всего, измышления автора».

В конце донесения был список адресов борделей, а ниже этот же список был переписан карандашом. Запись карандашом была сделана рукой Иванова, его почерк Михаил Капитонович сразу узнал. Это заинтересовало, и Сорокин задумался. Один адрес привлёк его внимание, и он вспомнил, что он ему хорошо известен – это была опиекурильня, которую он посещал. «Тогда получается, что доноситель указал бордели, а Иванов опиекурильни, значит, бордели и опиекурильни – части одного целого!» На самом деле это для Сорокина не было открытием, это было известно всем – где публичный дом, там и опиум. И для Харбина в этом не было ничего особенного: китайский район Фуцзядянь строился на глазах, и в нём вместе с магазинами, ателье, аптеками и так далее строились и бордели, на опиекурильни никто не обращал внимания, хотя китайские власти считали, что они борются с этим злом. От Иванова Сорокин слышал, что не в самом опиуме дело, а в источниках и маршрутах переброски, которые китайские начальники хотят перехватить для себя – доходы от этого были огромные. В правом нижнем углу донесения, как и на первом, стояла карандашная пометка Иванова: «Источник «696», 18/01/24».

Сорокин стал читать следующие бумаги, они все были похожи: некий «Караф», «К. Н.», были и другие обозначения, но Сорокин уже был уверен, что речь идёт об одном и том же человеке, ездил или ходил по городу, встречался с какими-то людьми, например «Забиякой», разговаривал с ними и потом ехал по адресам борделей.

Он долистал дело и стал думать, что, скорее всего, Иванова интересовала деятельность этого «Карафа» и «Караф» является главным фигурантом дела «Реми?з», а сам «Караф» имеет отношение к переброске опиума.

«А почему «Реми?з»? И кто этому «Карафу» должен отомстить или наказать его за «недобор взяток»? Какой тут интерес Ильи Михайловича и какая роль Ремизова, а тем более Изабеллы?»

Дело было прочитано, перелистано до конца и лежало открытое – по левую руку донесения, по правую картонная обложка. Задумавшись, Сорокин блуждал взглядом по бумаге, по обложке, видел дырочки, через которые нитками было прошито дело, и вдруг обнаружил, что на нитках сохранились крошечные обрывки, как в школьных тетрадках, когда из них вырывают листы. Он стал всматриваться: на толстой суровой нитке были кусочки, и не одной и не двух страниц – на одной, раздвигая обрывки скрепкой, он насчитал четыре. Он подумал, что это странно, потому что все предыдущие бумаги были написаны на одной, максимум на двух страницах, а тут – четыре, и вырванный документ был последним. Это была загадка.

«А может быть – отгадка? – подумал он. – Может быть, здесь Иванов написал то, что он думает по этому делу, и изложил то, что ему дополнительно сообщали устно?» Михаил Капитонович стал перелистывать дело от конца к началу и нашёл ещё в двух местах сохранившиеся на нитках обрывки. Это означало, что из дела был вырван не один документ, а минимум три. Что это могло быть?

Михаил Капитонович встал из-за стола, закурил и пошёл к окну.

«А это могло быть только то, что Иванов аккуратно собирал материалы, умирать он и не думал, значит, в его руках папка была целой и хранилась бережно, а когда она попала в другие руки, документы были вырваны. Тогда вопрос: а что это были за документы? А то, – Михаил Капитонович не заметил, как в его руке дотлела папироса, – что это документы, где или конкретно, или обобщённо… – он вспомнил одно из любимых слов Иванова из делового документооборота, – описаны действия этого «К. Н.» или «Карафа»! После смерти Иванова, по крайней мере при мне, никто документами не интересовался – только Сергей Леонидович Ли Чуньминь». И Сорокину стало ясно, что он до чего-то додумался, но кое-что требует уточнений.

«Первое! – Он стал загибать пальцы. – Завтра надо объехать адреса, те, что – карандашом! Второе – я посмотрю остальные дела и доложу, а про «Реми?з» – в последнюю очередь! Третье! С Ремизовым я не встречаюсь и не ищу его, если он сам меня найдёт, значит – следит! А коли найдёт, пусть рассказывает! И последнее – надо бы как-то обзавестись оружием…» И он вспомнил, что в тюрьме, в кабинете Иванова, а теперь уже в его кабинете, в книжном шкафу лежит браунинг Ильи Михайловича. Только туда ещё надо добраться.

1924 год. Лето Ремизов

Во вторник утром 10 июня Сорокин шёл в тюрьму. Он прошёл через весь район Пристань и изо всех сил старался не оглядываться, только иногда смотрел в витрины и ничего не увидел, в смысле никого не увидел, кто тянулся бы за ним хвостом. В кабинете он забрал пистолет и направился в управление. По дороге он снова изо всех сил старался не оглядываться, но на отражения в витринах обращал внимание и снова ничего не увидел, и ему это надоело.