Ночные кошмары и фантастические видения (повести и рассказы)

– Это та самая американка, – сказал мальчик.

– Она потерялась, – сказала девочка.

– Потеряла своего мужа.

– Заблудилась.

– Нашла дорогу, которая еще хуже.

– Нашла дорогу в преисподнюю.

– Потеряла надежду.

– Нашла Звездного Дудочника…

– …Пожирателя пространства…

– … Слепого Трубача, которого уже тысячу лет не называют по имени…

Они произносили свои слова все быстрее и быстрее, как церковную молитву, на одном дыхании, похожую на сияющий мираж. От них у нее закружилась голова. Дома наклонились. Звезды погасли, но это были не ее звезды, те, которые были ей нужны, когда она была маленькой девочкой, или при которых за ней ухаживали, когда она была девушкой, эти звезды сводили ее с ума своими безумными созвездиями; она зажала руками уши, но не смогла заглушить эти звуки и, наконец, пронзительно закричала им:

– Где мой муж? Где Лонни? Что вы сделали с ним?

Воцарилась тишина. А потом девочка сказала:

– Он ушел вниз.

Мальчик сказал:

– Ушел к Тому-Кто-Ждет.

Девочка улыбнулась – это была злобная улыбка, полная зловещей невинности.

– Он не мог не пойти. На нем знак. И ты тоже пойдешь. Ты пойдешь сейчас.

– Лонни! Что вы сделали с…

Мальчик поднял руку и высоким, похожим на звук флейты, голосом запел на непонятном ей языке, но звучание слов сводило Дорис Фриман с ума от страха.

– Тогда улица стала двигаться, – сказала она Веттеру и Фарнхему. – Булыжники начали… волнообразно шевелиться, как ковер. Они поднимались и опускались. Трамвайные пути отделились от земли и поднялись в воздух – я помню это, я помню, как от них отражался свет звезд – а потом сами булыжники стали выходить из своих гнезд, сначала по одному, а потом – целыми грудами. Они просто улетали в темноту. Когда они освобождались из гнезд, раздавался резкий звук. Скрежещущий резкий звук… такой звук, должно быть, бывает при землетрясении. А потом… стало что-то проникать…

– Что? – спросил Веттер. Он сильно сгорбился и сверлил взглядом Дорис Фриман. Что вы увидели? Что это было?

– Щупальца, – медленно сказала она, запинаясь. – Я думаю… думаю, что это были щупальца. Но они были толстые, как стволы старых баньяновых деревьев, будто каждый состоял из тысячи маленьких извивающихся щупалец… и на них были маленькие розовые штучки, похожие на присоски… но временами они казались человеческими лицами… некоторые были похожи на лицо Лонни, а некоторые – на другие лица, и все они… пронзительно кричали, корчились в страданиях… но под ними, в темноте под мостовой… было что-то еще. Что-то, похожее на огромные… огромные глаза…

В этом месте своего рассказа она на мгновение умолкла, не в силах продолжать.

Оказалось, что больше рассказывать было и нечего. Она не могла ясно вспомнить, что произошло после этого, Следующее, что она помнила, было то, что вся съежившаяся от страха, она оказалась около двери газетного киоска. Она сказала им, что была там еще некоторое время, видела, как мимо нее взад и вперед проезжали автомашины, видела успокаивающее сияние уличных дуговых фонарей. Двое человек прошли мимо нее, и Дорис съежилась, стараясь попасть обратно в тень, боясь тех двух злобных детей. Но она увидела, что это были не дети, это шли под руку парень с девушкой. Парень говорил что-то о новом фильме Френсиса Кополлы.

Она осторожно вышла на тротуар, готовая метнуться назад в свое уютное убежище у двери газетного киоска, но в этом не было необходимости. В пятидесяти ярдах от нее был довольно оживленный перекресток, где у светофора стояли несколько легковых автомобилей и грузовиков. На другой стороне улицы был ювелирный магазин, на витрине которого были выставлены большие ярко освещенные часы. Через всю витрину был установлен металлический аккордеон с растянутыми мехами, но все же она смогла увидеть время. Было пять минут одиннадцатого.

Потом она пошла к перекрестку, но несмотря на уличное освещение и успокаивающее урчание автомобилей, продолжала со страхом оглядываться. Все ее тело болело. Из-за сломанного каблука она прихрамывала. Каким-то образом ей удалось не потерять свою сумочку. Она напрягла мышцы живота и ног – ее правая нога особенно болела, как будто она что-то в ней растянула.

У перекрестка она увидела, что каким-то образом вышла к Хиллфилд-авеню и Тоттенхем-роуд. Женщина лет шестидесяти с высокой набивной прической стояла под уличным фонарем и беседовала с мужчиной примерно того же возраста. Они оба посмотрели на Дорис, когда она приблизилась к ним, как какое-то ужасное привидение.