Земля наша велика и обильна...

– В том-то и дело, – сказал я сварливо.

– Борис Борисович, – сказал он с укоризной, – я прекрасно понимаю, что мы уже почти дотаптывали Америку, но… возникла неожиданная угроза с Востока. Очень серьезная угроза! Пришлось срочно соединиться с Америкой, чтобы дать совместный отпор! Так и будут учить в школах, это же козе ясно… И еще напишем, что это мы спасли весь цивилизованный мир!

– Самое смешное, – ответил я, – что это в самом деле так.

ГЛАВА 12

Ночи темные, а дни серые – такие в Москве, да и по всей России ноябрь, декабрь и даже январь. Только в феврале начинаются изредка ясные дни, но с утра все так же серо, морозно, город укрыт туманом, солнца либо не видно, либо замечаешь только светлое пятно в сплошных серых тучах.

На Новый год во всех скверах продают погубленные елочки, везде гирлянды цветных лампочек, какой чудак станет смотреть на небо, когда такие яркие рекламы, вывески, обещания на халяву попасть в рай на чужом… да-да, на чужом.

Ледяные звезды сверкают остро, колюще, я почти вижу бритвенные грани. И холода от них больше, чем от снега под ногами.

Передернув зябко плечами, снова возвращаюсь за стол, скоро уже перестану разгибаться, так и выйду на улицу в скрюченном состоянии.

Девушки, которых привлекла к сотрудничеству Юлия, принесли прямо в кабинет сандвичи, бутерброды, щедро перемежая изящными бутылочками с эмблемой «Iron man», надо все-таки попробовать, из-за чего все с ума сходят, в самом ли деле мускулы сами растут, без качания железа. Смешно, но даже государственные деятели и нобелевские лауреаты хотели бы фигуры атлетов… но только чтобы оно как-то пришло само.

Лукошин с удовольствием сграбастал бутерброд побольше, глаза его бросили оценивающий взгляд на хорошеньких девушек, сказал со злостью и гордостью разом:

– Иностранцы едут в Россию в поисках невест!.. Гады, через Интернет знакомятся, а потом приезжают, вывозят отсюда наших красоток. Наши женщины ценятся во всем мире! Не такие капризные, как феминизированные американки.

Белович кивнул, поддакнул:

– Так им, гадам, и надо. Пусть вывозят побольше.

– Почему? – спросил Лукошин в недоумении.

– А теперь у них там в Европе будут горы грязной посуды, кучи нестираного белья, квартиры не убраны, рубашки без пуговиц… К тому же мужья останутся голодными, пойдут с горя по пивку, а там, глядишь, сами опустятся еще ниже России…

Власов сказал с неудовольствием:

– Ну что вы такой злорадный! Разве нельзя вот так просто радоваться успеху других?

– Нельзя, – ответил Белович твердо. – Если этот другой, гад, поднимается, то тем самым опускает меня. Даже если я тоже поднимаюсь, но медленнее. Так что это вполне здоровая радость, и неча лицемерить и опускать скорбно глазки!

Но говорил чересчур с пафосом, Власов наконец врубился в ситуацию, фыркнул, молча запил зеленоватым напитком, от которого, судя по рекламе, жир сгорит, а мускулы взамен нарастут сами, во сне.

Лукошин подошел к карте с сандвичем и бутылочкой в руках, всмотрелся.

– И все-таки мне кажется, что наш уважаемый Борис Борисович что-то темнит. И его интрига гораздо глубже и хитрее, чем показывает ее даже нам, его соратникам.

Он поглядывал на меня испытующе, я сразу ощетинился.

– В чем подозреваете, говорите прямо.

– Борис Борисович, я просто не верю, что вы настолько низко оцениваете… Россию. Ну не могла она упасть вот так на самое дно! И вы в это не верите. Так что я полагаю, что это только маневр. Давление, так сказать, на правительство… и вообще на окружающий мир. Вес нашей партии возрос неимоверно, никто не ожидал, да мы сами такого не ожидали, теперь нужно как-то воспользоваться! От напуганного таким поворотом Востока можем получить огромные инвестиции, от президента – места в правительстве…

Все помалкивали, смотрели то на меня, то на Лукошина, кто-то зашел ко мне сзади и, жарко дыша в шею, тоже рассматривал карту.

– Да, – согласился я, – мы так привыкли к интригам, что, если нам укажут прямой путь, обязательно найдем кривизну. Но если честно, здесь нет избирателей, мы и есть штаб, то разве сами себе не скажем то же самое, что и электорату: да мы не в состоянии защитить ни Дальний Восток, ни Сибирь!

Лукошин вскинулся.

– Как это? Пусть в наших войсках моральный дух ниже плинтуса, но у нас есть ракетно-ядерные силы сдерживания…

Я отмахнулся.

– Бросьте, Глеб Васильевич.

Он насупился.