Имортист

Впереди чернела вереница правительственных лимузинов, у всех флажки на капоте, однако Этьен на ходу наклонился к моему уху:

– Если господин президент пожелает… мы можем внести изменения в протокол.

Его рука обвела полукруг, я увидел в той стороне изящный вместительный вертолет. Со всех сторон окружали рослые парни в хорошо подогнанных костюмах, личную охрану президентов легко узнать с первого же взгляда.

– Прекрасно, – ответил я. – Если в Париже не дежурят исламские боевики со стингерами на плечах, то почему бы и нет? Увидим Париж с высоты птичьего полета!

– Именно это и хочу вам показать, – сказал он с улыбкой.

Наши взгляды встретились, оба прекрасно понимаем друг друга. По крайней мере, в этом вопросе понимаем. Здесь нет исламских боевиков, потому что Франция, уже вся в мусульманских анклавах, не принимает участия в международных акциях против исламских государств. Франция да еще Германия, на территории которой множество районов с населением из турков и курдов. Потому удары исламских боевиков направлены против тех, кто с ними ведет борьбу: на Россию и Штаты. Даже Англию почти не трогают, понимая, что если остановить хозяина, то пудель в испуге забьется под крыльцо.

По удобнейшему трапу поднялись в чрево, настоящая удобнейшая квартира для жилья, а не вертолет. Мы сели по одну сторону стола, кресла удобные, мягкие, но не чересчур, все-таки для деловых поездок, а не бордель с девочками. Этьен заговорщицки подмигнул:

– Наши советники займутся бумагами, а мы посмотрим на город… Это чисто мужской взгляд, верно?

– С удовольствием!

Пол мягко качнулся, строй блестящих ребят почетного караула пошел вниз. Этьен улыбнулся:

– Это первый у меня такой вертолет. Ни тряски, ни грохота!

– Готов поверить, – сказал я, – что у вас изобретена антигравитация!

– Да, – кивнул он, – в нашей стране теоретическая физика традиционно сильна. Хотя, конечно, утечка мозгов серьезно замедляет ее темпы…

Я развел руками:

– Они бегут не к нам. Увы, у нас та же проблема. Если не сильнее, чем у вас.

Мы улыбались вежливо, эту часть разговора можно подверстать к графе не просто «обменялись мнениями», а «нашли полное взаимопонимание». Без объяснения, впрочем, по какому вопросу. Просто по ряду вопросов нашли полное взаимопонимание.

– Все мы живем во взаимопроникающем мире, – проговорил я. – В моей стране многие из высоколобых перестали смотреть французские фильмы, когда на смену тонкому, изящному французскому юмору, неповторимому и отточенному, пришли эти кривляющиеся клоуны… Как их, а, Луи де Фюнес, и не стыдится позорить частицу «де», тоже мне – дворянин, Пьер Ришар… Правда, общая посещаемость французских фильмов возросла. Понятно, за счет извозчиков, которым именно такой юмор понятен.

Он кивнул, в глазах грусть:

– Что делать, это и есть издержки демократии. Голосуют, как у вас говорят, рублем. Но сейчас, я слышал от своего атташе по культурным вопросам, положение выравнивается?

– Точно, – сказал я торопливо, – как раз и хотел об этом сказать! Причем без потери посещаемости, что удивительно. Даже нашим извозчикам осточертели голливудские боевики, похожие один на другой, как желуди с одной ветки. Уже все ржут над их штампами, дуростью, хотя, если честно, смотрят, гады, а французские фильмы… заметьте, без всякого выделения им какой-то форы, за последние три-четыре года удвоили, а в столице и вовсе утроили свое присутствие!

Он засмеялся, с удовольствием потер ладони одну о другую, словно прямо в вертолете пытался разжечь огонь.

– А знаете, чего это нам стоило? Французское киноискусство едва не рухнуло. Мы поступили не совсем, так сказать, демократично, чем вызвали недовольство за океаном: поддерживали свое кино финансами, а в кинотеатрах ограничили показ американских фильмов. До дебатов в парламенте доходило, правительство обвиняли… в чем вы думаете?

– В фашизме, – ответил я уверенно. – Старый козырь дураков, которым размахивают так часто, что сами же и деноминировали.

– Вы правы, в фашизме. И еще во многих нехороших вещах. Заодно, чтоб жизнь медом не казалась. Но – выжили. Теперь даже наши извозчики, как вы их называете, наконец ощутили, хотя пока что смутно, что наше кино все-таки выше классом. Хотя голливудское, при всей пустоте, все же зрелищнее. Но мы, правительство, решили не поддаваться этому требованию народа: panem et circenses, хотя, конечно, это отступление от демократии… Кстати, как вам это зрелище?