Имортист

Он развел руками:

– Это аксиома! Но… вы удивительная страна, если сразу после построения коммунизма пытаетесь взяться за новое возрождение рода человеческого! Нет-нет, я в имортизме вижу только благо. Но он настолько хорош, а мы настолько… гм, не буду за столом. Прежде чем лезть на новое покорение Эвереста, сперва надо выбраться из… озера, отмыться, отдохнуть, укрепиться молитвой… в имортизме есть молитвы?.. Нет?.. А жаль, ритуальные слова укрепляют решимость идти вперед и не сворачивать. Подумайте над этим! Может быть, просто дать заказ сильнейшим поэтам?

– Поэты за нас, – сообщил я. – А прозаики разделились… Самые коммерчески успешные предпочитают оставаться в прошлом демократии. Это в основном среднее поколение. А старики и молодежь – обеими руками за имортизм.

– Ну, молодежь, – вздохнул он. – У нас она тоже самая радикальная. И тоже требует смертной казни даже для карманников…

Я чуть отпил вина, разговор постепенно сворачивал на стезю, что найдет отражение в принятых документах, в совместно заявленной декларации, и я ответил уже с некоторой осторожностью, подбирая слова:

– Молодежь требует на митингах, интеллигенты обсуждают смертную казнь на кухнях и тоже, знаете ли… Правда, на улице стыдливо молчат. Но когда у нас начали применять смертную казнь, не дожидаясь принятия соответствующих законов, интеллигенты тоже ликовали. Естественно, молча. Вслух – вяло осуждали.

Его глаза были очень внимательными, пальцы покрутили тонкую ножку фужера, опустили на стол.

– Не слишком ли… резкие перемены?

– Время покажет, – ответил я. – Но мы надеемся, надеемся… Мы можем это сделать! Мы, пережившие грандиозную эпопею со строительством коммунизма… и узревшие, что человек попросту не готов строить такое прекрасное здание. Что ему еще рано, рано, рано! Что прекрасного порыва хватило только на первые годы, но всю жизнь на порыве может прожить один человек, да и то редчайший подвижник, но не весь народ… То же самое с прекрасными юридическими нормами общечеловеков. У них еще нет такого грандиозного краха, как со строительством коммунизма, ибо осторожные европейцы выбрали себе проект поскромнее, но их юридические нормы ждет то же самое… Во всяком случае, мы уже перестали их признавать. Да, в силу их оторванности от реалий. Юридические нормы общечеловеков зиждятся на фундаменте французских гуманистов. Мол, человек рождается добрым, а иным его делает нехорошее общество. Три «ха-ха»: после французов пришел Фрейд и сказал нечто неприятное, но более близкое к реальности…

Он кивнул. Лицо медленно мрачнело, губы сжались в плотную линию.

– Увы, – сказал он, – будь человек изначально добрым, не пришлось бы его с рождения и до смерти ограждать, как волка, красными флажками. А то с каждым днем законов все больше и больше. Для нас, юристов… вы ведь тоже по образованию юрист?.. рай, но человечество в тупике. Все больше народа это понимают. Вы с этим имортизмом правы, нужен откат к базовым ценностям. Но вам очень непросто после краха строительства коммунизма…

– Знаю, – сказал я горько, – уныние и депрессия охватили не только Россию и страны, входившие в Советский Союз. Во всем мире идеалисты получили щелчок по носу. А с крахом общечеловеческих ценностей такое повторится во всемирном масштабе… Нет, могло бы повториться, если бы, как в случае с коммунизмом, – крах, и все! Но здесь крах под натиском более живой идеи. И, признаемся, во многом еще более шкурной. Как же, кто не захочет жить вечно?

Этьен засмеялся. Хмурое лицо чуть посветлело, он сказал со злорадством:

– А кто не захочет, тот недостоин жить и сейчас, верно?

– Во всяком случае, – ответил я ему в тон, – его жизнь под вопросом. И решать: жить ли ему и на каких условиях, будут так же, как вон ваша мэрия сейчас решает проблему бродячих собак в городе. Мол, надо с ними и гуманно, но и чтоб не мешали жить людям… Нет, об этом не стоит в совместном меморандуме. С вашей стороны достаточно будет выражения простой озабоченности, а я пообещаю взять под личный контроль разработку нового законодательства и… взять за пример законодательства других стран.

– Ого! – сказал он. – Это только декларация?

– Нет, – ответил я. – Как будем считать США? Цивилизованной страной? У них существует казнь и на электрическом стуле, и удушение, и газовая камера, и смертельные инъекции… Я уж не говорю про пожизненные сроки без права апелляции или просто великолепные сроки вроде пяти пожизненных заключений или восемьсот лет тюрьмы и потом триста лет лагерной жизни… Просто у нас в России были самые гуманные, если их можно так назвать, законы. За преступления, за которые в Штатах казнят на электрическом стуле, у нас давали три месяца тюрьмы и выпускали через две недели за хорошее поведение. Сейчас же шок только потому, что у нас слишком резкий переход от нашей слюнтявости к вашей европейско-штатовской жесткости. Так что пусть наши секретари внесут пункты в совместное заявление, что Россия строит свое законодательство на общеевропейской основе.