Дверь открылась шире, вошел Вертинский, придерживая Александру под локоть.
– Простите, – проговорил он галантно, – но я крокодил, крокодилю и буду крокодилить!
– Проблемы? – спросил я.
Он хмыкнул:
– Если у вас нет проблем – значит уже померли. Так что радуйтесь, проблем все больше. Здравствуйте, Антон Гаспарович.
– Прямо ликую, – буркнул я. – А где их все больше?
Александра ускользнула бдить и охранять, Волуев остался, в глазах поблескивают искорки. Мне показалось, Вертинский ему не очень нравится.
– Везде, – ответил Вертинский. – В частности, не перегибаем ли с нравоучениями для… э-э-э… молодой аудитории?
– В какой части?
– Да везде, везде… Сомневаюсь, что надо вот так… гм, круто. И ригористично. Не надо забывать, что даже самые талантливые и рвущиеся к звездам тоже порой упивались, аки свинтусы, задирали девкам юбки… Не будем ли похожими на старых пердунов, что с возрастом, уже не в состоянии сами грешить, ополчились на молодых? И учим их уму-разуму, как учит любой выживший из ума старый хрыч, что сам себе шнурки не завяжет?
Я усмехнулся:
– Во-первых, еще можем грешить, еще как можем. Но дело не в том. Разве мы, именно мы не отказывались в молодости от безудержных пьянок, чтобы грызть гранит науки, качать мышцы, в то время как сверстники чуть ли не силой тащили нас к девчонкам, где и выпивка, и доступный секс, и вообще весело?.. Мы именно потому здесь, в правительстве, что отказывали себе в простейших удовольствиях для вот этого, великого удовольствия перестраивать мир!.. Да и женщины, если правду сказать, теперь все наши, а те дружбаны, тащившие нас на пирушки, так и остались слесарями… и девки у них все те же… простенькие. Как коровы, только визгу и ужимок больше. Вы понимаете, о чем я?
– Да, о том, что с молодыми будет потруднее, – ответил Вертинский невозмутимо. – Увы, все так. Но если вдолбим в их головы, что большинство – всегда не право, а демократия держится именно на мнении и желании большинства, то лучшие из молодых ухватятся за нас. Так они… мы!.. выстаивали в одиночку, а теперь получат оружие.
– Только бы захотели им воспользоваться.
– А почему нет?
– Да так… Всяк боится всяких партий, движений, религий… Боится и не доверяет.
Я помотал головой:
– Погоди, что-то я начинаю терять нить. Иван Данилович, вы опасаетесь, что не сумеем донести нашу программу до молодежи? Побойся Бога, да среди проголосовавших за нас больше половины молодежи! А за Цидульского, к примеру, две трети – пенсионеры… Так что молодежь уже на нашей стороне.
Он покачал головой, глаза недобро блеснули:
– Бравлин, им нужно расписать от и до. Это ж молодежь, склонная к свободе! Если не запрячь и не взнуздать, то из имортизма такого натворит…
Он внезапно умолк, лицо изменилось. Я чувствовал, что его озарила некая глобальная идея, сейчас погружается в его плоть, завладевает, на лице сперва отрешенное выражение, но вот ноздри затрепетали, чуя богатую добычу, кожа на скулах натянулась, а в глазах загорелись красные огоньки, словно там отразился закат солнца.
– Что? – спросил я. – Что взбрело в голову?
– Взбрело, – согласился он отстраненным голосом. – Но пока рано… Извини, Бравлин, я потом зайду, хорошо? Когда отграню мысли.
– Ну хорошо, – ответил я с удивлением и некоторой тревогой. – Но помните, и мысли могут быть ядовитыми!
Он попрощался несколько суетливо, исчез. Волуев повернулся ко мне всем телом, будто у него шея в гипсовом воротнике.
– Надеюсь, не я ему помешал?.. Так вот, возвращаясь к телекамерам скрытого слежения. Как государственный человек я вижу все преимущества, но как человек старой эпохи чувствую себя такой свиньей… даже свинтусом грандиозусом.
– Это пройдет, – утешил я.
– Как?
– Вместе с нами. Для нового поколения будет нормально и вполне естественно, что каждое слово и каждое движение фиксируется. Зато никакой маньяк не успеет создать в своей укромной кладовке микрочип, что уничтожит человечество. Или генетический вирус, что расщепит нас всех в протоплазму.
Он морщился, крутил носом, наконец сказал со вздохом:
– Ладно, по крайней мере одна польза, пусть даже пользочка, уже есть… Раскрыты четыре заговора, и предотвращены пять покушений на президента – это немало, верно? И это за такой кратчайший срок!
– Это поможет нам удержаться у власти, – согласился я угрюмо. – А потом систему наблюдения сделаем тотальной. И человечество будет жить вечно!