136  

Я могу попросить вывести на экран первый слайд. Может, с этого следует начать, а потом картины скажут всё за меня. Надеюсь, что скажут.

Взглянув на листок, я увидел, что он не просто надорван и смят. От пота буквы так расползлись, и я не мог разобрать ни единого слова. Не знаю, что следовало винить — стресс или расползшиеся буквы, — но канал информации от глаз к мозгу заблокировало. А какой слайд я собирался показать первым? Рисунок почтового ящика? «Закат с софорой»? Я практически не сомневался, что какой-то другой.

Все уже заняли свои места. Аплодисменты полностью стихли. Американскому примитивисту пришла пора раскрыть рот и взвыть. В третьем ряду, у прохода, сидела эта шумливая сумка, Мэри Айр — как мне показалось, со стенографическим блокнотом на коленях. Я поискал глазами Уайрмана. Он втянул меня в это дело, но зла я на него не держал, просто хотел взглядом извиниться за происходящее.

«Я буду в первом ряду, — говорил он мне. — По центру».

И точно. Слева от него я увидел Джека, мою домоправительницу Хуаниту, Джимми Йошиду и Элис Окойн. А справа, у самого прохода…

Мужчина в кресле у прохода мог быть только галлюцинацией. Я моргнул, однако он остался на прежнем месте. Широкое лицо, чернокожее и спокойное. Большущее тело, втиснутое в плюш кресла так крепко, что вытащить его могли только с помощью монтажного лома. Ксандер Кеймен смотрел на меня сквозь огромные очки в роговой оправе, и ещё больше напоминал божка. Толстенный живот нависал над коленями, а на нём балансировала перевязанная лентой подарочная коробка примерно три фута длиной. Он заметил изумление, отразившееся на моём лице (даже, наверное, шок), и шевельнул рукой. Не помахал, нет, как-то по-доброму отсалютовал, прикоснувшись кончиками пальцев к массивному лбу, к губам, потом протянул руку ко мне, растопырив пальцы. Я даже разглядел бледность ладони. Он улыбнулся мне, словно его присутствие в первом ряду аудитории Гелдбарта, рядом с Уайрманом, следовало воспринимать как что-то само собой разумеющееся. Толстые губы Кеймена беззвучно произнесли четыре слова, одно за другим: «Ты можешь это сделать».

И, возможно, я мог. Если бы подумал о чём-то ещё. Если бы отвлёкся.

Я подумал об Уайрмане (если точнее, о «Смотрящем на запад Уайрмане») и вспомнил первое предложение.

Кивнул Кеймену, он кивнул мне. Потом я обвёл взглядом аудиторию и увидел, что передо мной сидят люди. Все ангелы, что находились над нашими головами, теперь плавали в темноте. Что же касается демонов, большинство скорее всего обитали в моей голове.

— Привет… — начал я и отшатнулся от микрофона — слишком уж громко прозвучало это слово. В зале засмеялись, но смех этот не разозлил меня, как могло быть минутой раньше. Это ведь был всего лишь смех, да ещё и добродушный. «Я могу это сделать».

— Привет, — повторил я. — Меня зовут Эдгар Фримантл, и, возможно, мне не удастся прочитать хорошую лекцию. В прошлой жизни я занимался строительством. Я знаю, что получалось у меня неплохо. Потому что я получал заказы. В теперешней жизни я пишу картины. Но никто ничего не говорил насчёт публичных выступлений.

На этот раз смех прозвучал громче, аудитория расслабилась.

— Я собирался начать с фразы, что понятия не имею, как я здесь оказался, но, если на то пошло, об этом мне есть что рассказать. Оно и к лучшему, потому что это всё, о чём я могу говорить. Видите ли, я ничего не знаю об истории живописи, теории живописи или оценке живописи. Некоторые из вас наверняка знакомы с Мэри Айр.

В зале вновь захихикали, словно я сказал: «Некоторые из вас слышали об Энди Уорхоле». Дама огляделась с гордым видом. Сидела она с прямой спиной, словно шомпол проглотила.

— Когда я впервые привёз некоторые из моих картин в галерею «Скотто», мисс Айр увидела их и назвала меня американским примитивистом.[134] Мне это не понравилось, потому что я каждое утро меняю нижнее бельё и чищу зубы перед тем, как лечь спать.

Ещё взрыв смеха. Мои ноги снова стали ногами, а не цементными глыбами. Я чувствовал, что уже могу убежать. Но пропало как желание, так и необходимость. Они, возможно, возненавидели бы мои картины, но я к ним ненависти не испытывал. Пусть они немного посмеются, пусть немного посвистят и пошикают, пусть выкажут неудовольствие (или позевают), если им того захочется; но по завершении лекции я смогу вернуться домой и вновь начать рисовать.

  136  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×