Двигатели выли, горячий ветертрепал её волосы, превращая аккуратно уложенные локоны во что-то более молодое и естественное.
— Могу я кое о чём тебя спросить, Эдди?
— Конечно.
— Ты можешь рисовать где угодно? Или только здесь?
— Думаю, где угодно. Но в других местах и картины будут другими.
Она пристально смотрела на меня. Почти что с мольбой.
— Всё равно перемена может пойти на пользу. Тебе нужно избавиться от этого взгляда. Я не говорю о возвращении в Миннесоту, нужно просто… уехать куда-нибудь ещё. Ты об этом подумаешь?
— Да. — «Но лишь после того, как загляну в красную корзинку для пикника, — добавил про себя я. — И после того, как хотя бы раз побываю на южной оконечности Дьюмы». Я думал, что мне это удастся. Потому что плохо стало Илзе — не мне. Я-то отделался окрашенными красным воспоминаниями о несчастном случае. И фантомным зудом.
— Будь здоров, Эдгар. Я точно не знаю, каким ты стал, но прежнего Эдгара осталось достаточно много, чтобы любить тебя. — Она поднялась на цыпочки в белых сандалиях (несомненно, купленных специально для этой поездки) и вновь поцеловала меня в щетинистую щёку.
— Спасибо, — ответил я. — Спасибо за прошлую ночь.
— Благодарить незачем. Всё было прекрасно.
Она пожала мне руку. Потом поднялась по трапу и скрылась в самолёте.
vi
Я вновь оказался в зале вылета терминала «Дельты». На этот раз без Джека.
— Только ты и я, мисс Булочка. Такое ощущение, что мы засиделись дольше всех.
Тут я заметил, что она плачет, и обнял её.
— Папуля, я так хочу остаться с тобой!
— Возвращайся в колледж, милая. Подготовься к зачёту и сдай на отлично. Скоро мы с тобой увидимся.
Она отпрянула. Озабоченно посмотрела на меня.
— У тебя всё будет хорошо?
— Да. И у тебя всё должно быть хорошо.
— Я постараюсь. Постараюсь. Я вновь обнял её.
— Иди. Зарегистрируйся. Купи журналы. Посмотри Си-эн-эн. Счастливого тебе полёта.
— Хорошо, папуля. Всё было замечательно.
— Ты у меня замечательная.
Она от души чмокнула меня в губы (вероятно, компенсировала тот поцелуй, что придержала её мать) и прошла через раздвижные двери. Один раз обернулась и помахала мне рукой — к тому времени став уже силуэтом за поляризованным стеклом. И как же я жалею, что не разглядел её тогда получше — ведь я видел её в последний раз.
vii
Из Художественного музея Ринглингов я позвонил в два места — в похоронное бюро и на автоответчик «Эль Паласио», а после оставил сообщение для Уайрмана: пообещал вернуться к трём часам и попросил встретить меня у моего дома. И ещё попросил передать Джеку, что тот достаточно взрослый (раз уж имеет право голосовать и ходит на вечеринки с второкурсницами Флоридского университета), чтобы держать мобильник в рабочем состоянии.
Я вернулся на Дьюма-Ки около половины четвёртого, но и автомобиль Джека, и коллекционный серебристый «бенц» Элизабет уже стояли на квадрате потрескавшегося бетона справа от «Розовой громады». Джек и Уайрман сидели на ступеньках и пили чай со льдом. Джек — в том же сером костюме, но уже с привычно растрёпанными волосами и в футболке «Морских дьяволов» под пиджаком. Уайрман — в чёрных джинсах, белой рубашке с расстёгнутым воротником и в сдвинутой на затылок бейсболке.
Я припарковался, вылез из автомобиля и потянулся, чтобы размять больную ногу. Они поднялись, подошли ко мне, ни один не улыбался.
— Все уехали, амиго? — спросил Уайрман.
— Все, кроме моей тёти Джин и дяди Бена, — ответил я. — Они — бывалые халявщики, и возьмут всё, что им пообещали.
Джек улыбнулся, но как-то невесело.
— Такие есть в каждой семье, — заметил он.
— Как ты? — спросил я Уайрмана.
— Если ты насчёт Элизабет, то нормально. Хэдлок говорит, что, возможно, это наилучший вариант, и я готов признать его правоту. А вот её решение оставить мне сто шестьдесят миллионов долларов деньгами, активами и собственностью… — Он покачал головой. — Это уже другое. Может, со временем мне удастся с этим свыкнуться, но сейчас…
— Сейчас что-то происходит.
— Si, senor. И очень странное.
— Что ты рассказал Джеку? Уайрман замялся.
— Вот что я тебе скажу, амиго. Раз начав, трудно определить ту черту, перед которой следует остановиться.