— Он рассказал мне всё, — вмешался Джек. — Во всяком случае, по его мнению. И о том, что вы сделали с его зрением, и о Кэнди Брауне. — Он помолчал. — И о двух девочках, которых вы видели.
— И что ты можешь сказать насчёт Кэнди Брауна?
— Будь моя воля, я бы наградил вас медалью. А жители Сарасоты, вероятно, выделили бы вам персональную платформу во время парада в День памяти погибших в войнах. — Джек сунул руки в карманы. — Но если бы прошлой осенью вы сказали мне, что такое может случиться не только в кинофильмах, но и в реальной жизни, я бы рассмеялся.
— А на прошлой неделе? — спросил я.
Джек задумался. С той стороны «Розовой громады» волны мерно накатывали на берег. Под гостиной и спальней шептались ракушки.
— Нет, — наконец ответил Джек. — Вероятно, смеяться бы не стал. Я с самого начала понял, что вы какой-то особенный, Эдгар. Вы приехали сюда и… — Он сложил ладони, переплёл пальцы. И я подумал, что он прав. Так оно и было. Как переплетённые пальцы обеих рук. И тот факт, что у меня была одна рука, не имел ровно никакого значения.
Во всяком случае, в данном конкретном случае.
— О чём ты говоришь, hermano?[165] Джек пожал плечами.
— Эдгар и Дьюма. Дьюма и Эдгар. Они словно ждали друг друга. — На его лице читалось смущение, но в своих словах он определённо не сомневался.
Я махнул рукой в сторону двери.
— Тогда пошли.
— Сначала расскажи ему, как ты нашёл корзинку, — попросил Уайрман Джека.
Тот пожал плечами.
— Потеть не пришлось; не заняло и двадцати минут. Она стояла на каком-то старом комоде в дальнем конце чердака. На неё падал свет из вентиляционной трубы. Словно она хотела, чтобы её нашли. — Джек посмотрел на Уайрмана, который согласно кивнул. — Потом мы отнесли корзинку вниз и заглянули в неё. Она была чертовски тяжёлая.
Слова Джека о тяжести корзинки заставили меня подумать о том, как Мельда, домоправительница, держит корзинку на семейном портрете: мышцы на руках напряглись. Вероятно, корзинка и тогда была тяжёлой.
— Уайрман попросил отвезти корзинку сюда и оставить для вас, поскольку у меня был ключ… да только ключ мне не потребовался. Дверь была не заперта.
— То есть ты нашёл её распахнутой?
— Нет. Я вставил ключ в скважину и повернул, а получилось — закрыл замок. Ну я удивился…
— Пошли. — Уайрман двинулся к двери. — Пора не только говорить, но и смотреть.
На деревянном полу прихожей я увидел многое из того, что обычно встречалось на берегу: песок, мелкие ракушки, пару стручков софоры, несколько пучков сухой меч-травы. А также следы. Отпечатки подошв кроссовок Джека. И другие, от одного вида которых по коже побежали мурашки. Я насчитал три цепочки следов. Одна — больших, две — маленьких. Маленькие следы определённо оставили дети. Вся троица обошлась без обуви.
— Вы видите, что они ведут наверх, становясь всё менее заметными? — спросил Джек.
— Да. — Даже мне показалось, что мой голос долетел издалека.
— Я шёл рядом, потому что не хотел их затереть, — продолжил Джек. — Если бы я знал всё то, что рассказал мне Уайрман, пока мы ждали вас, не думаю, что я решился бы подняться по лестнице.
— Не стал бы тебя винить, — кивнул я.
— Но наверху никого не было. Только… вы сами всё увидите. Смотрите. — Он подвёл меня к лестнице. Девятая ступенька находилась на уровне глаз, свет падал на неё сбоку. Я увидел едва заметные детские следы, ведущие в обратном направлении.
— С этим мне всё ясно. Дети поднялись в вашу студию, потом спустились вниз. Взрослый оставался у двери, вероятно, стоял на стрёме… хотя, если произошло это глубокой ночью, едва ли стоило кого-то опасаться. Вы включали охранную сигнализацию?
— Нет. — Я не решался встретиться с ним взглядом. — Не могу запомнить код. Он записан на листочке, который лежит у меня в бумажнике, но каждый раз, когда я вхожу в дверь, начинается гонка: я должен набрать код, пока пикает этот грёбаный звуковой сигнал…
— Всё нормально. — Уайрман сжал моё плечо. — Эти грабители ничего не взяли. Напротив — оставили.
— Вы же не верите, что мёртвые сёстры мисс Истлейк вновь навестили вас? — спросил Джек.
— Если на то пошло, я считаю, что так оно и было. — Я подумал, что мой ответ прозвучал глупо под ярким светом второй половины апрельского дня, когда солнечные лучи обрушивались на Залив и отражались от него, но ошибся.