Трансчеловек

– С ума сошел, – ответил я с испугом. – Это вообще-то… перестать быть человеком!

Он вздохнул.

– Я тоже… сердце и все внутренности заменил на искусственные, а к психике боюсь и притронуться. Потому и ахаю вот, как деревенский Ванька при виде паровоза.

– Все ускоряется, – напомнил я. – Ты не один ахаешь.

– Да знаю, – ответил он. – Но это умом. А вот чувства еще… человечьи. Только-только вошли в новый причудливый мир, и… надо в еще более причудливый! Это уж слишком. Надо в этом сперва обжиться, привыкнуть, ощутить своим привычным. Потом начнем малость бурчать, что скучно, нет перемен. Тогда понемногу и созреем… А так?

Я промолчал, он прав, беспощадно прав. Этот мир выглядит невероятным, его не поняли бы мои родители, как и многие из моих ровесников. Он ужасает, от него трепет по нервам, но смутно понимаем, что как-то можем заставить себя его понять и принять. Во всяком случае, приживемся. Но тот, что маячит за ним, – тот вообще нечеловеческий, для каких-то чудищ…

2115 год

Кондрашов появился блестящий, как из ртути, переливающийся, весь из жидкого металла. Я попытался заглянуть, что у него внутри, но нейтридная шкура не пропускает даже гамма-лучи, а Кондрашов удовлетворенно засмеялся.

– Что, зубки обломали, шеф?.. То-то еще будет!

– В самом деле? – усомнился я.

– А почему нет?

– Слабый разум, – напомнил я.

Он сказал обидчиво:

– Хотя бы сказали точнее – «слабый сверхразум»!.. Ничего, все впереди, шеф!

– Только не думай о белом медведе, – посоветовал я.

– Не буду, – ответил он уверенно, лицо веселое, на фиг мне какой-то медведь, потом насторожился: – А что за медведь?

– Да он у всех разный, – объяснил я. – У Огнивца, например, медведем был смысл послесмерти. У Зиккеля – астральный буддизм, у Карела Зейчика – попытки достичь самадхи, а Клемансо свихнулся на сверкающей трубе света, по которой летишь, летишь…

Он зябко передернул плечами. Щеки заиндевели, от него пахнуло абсолютным холодом.

– Страсти какие рассказываете, шеф. У меня уже двести семьдесят три во внутренностях! Прямо ужастик всех ужастиков.

– То ли еще будет, – пообещал я.

2116 год

Наконец-то началась операция, в которую многие уже не верили, – «Крионика». Медицинский Центр заявил, что готов приступить к размораживанию даже самых первых пациентов, заморозка которых проводилась в абсолютно неверных условиях, когда образовывавшиеся кристаллики безнадежно разрывали клетки, повреждали нейроны. Эти люди, если их разморозить, умрут раньше, чем кончится процесс размораживания. Они уже мертвы, убиты надежнее, чем если бы по ним прогнали колонну танков.

Однако наноботы теперь могут поклеточно восстановить разрушенные тела, срастить нейроны, даже вернуть старческие тела в более молодое состояние, после чего пациента можно пробудить в новом мире. Я восстанавливаю старушку Светлану.

Я вспомнил про Светлану, однако сегодня на конференцию в Париже, это три дня долой, потом нужно просмотреть полученные образцы, а еще обязательно побывать в Австралийском вычислительном центре, а это хоть и всего два часа на сверхскоростном прыгуне, но выбьет еще на неделю.

Для Светланы нужно выбрать не меньше чем недельку. Я остался единственным, кого она знает и вспомнит, а это значит, что мне придется побыть с нею первые дни. И так шок будет слишком велик.

Когда я наконец прибыл в серое мрачное здание, администратор моментально сверился с документами, взглянул на меня с интересом.

– Родственник?

– Нет, – ответил я. – Старый друг.

Его взгляд был цепкий и оценивающий. Я не сказал бы, что поверил, не тяну я на ровесника бабульки, мирно почившей пятьдесят лет назад, хотя, с другой стороны, сейчас вообще не встретить пожилых людей, разве что оригиналов, которым интересно побывать в престарелом теле, прочувствовать все эмоции, а потом быстренько запустить процесс омоложения.

Я удивился, как быстро прошла сложнейшая процедура разморозки. Миллионы наноботов сплошной волной двинулись по телу, скрупулезно сращивая все нейроны, восстанавливая все клетки – ни одной не осталось поврежденной! – добрались до мозга, там задержались надолго, подтверждая нехитрую истину, что мозг – сложная штука, наконец пришел объединенный рапорт, что все миллиарды миллиардов клеток восстановлены, можно систему включать для ходовых испытаний.

– А с этим подождем, – ответил я. – Вы уверены, что дальше без сучка…