Он подумал самое мгновенье, ответил быстро, все еще хмурясь:
– Их не учили, а они учились сами.
– Спасибо, Иван Семенович, – сказал я искренне. – Вы, как всегда, коротко и емко ухватили самую суть. В университетах учат нормальных специалистов. Набирают определенное количество людей, усаживают в большом просторном помещении – и учат. Вдалбливают им определенные знания, указывают, как ими пользоваться. Раньше это был единственный путь обучения… До нынешнего времени! Пришел Интернет с его доступом ко всем библиотекам, всем специалистам, консультациям, результатам опытов… и незашоренный человек может получить гораздо больше, чем тот, кто сидит в аудитории. В аудитории, скажем честно, сидит тот, кто желает получить бумажку о том, что он отсидел пять лет и теперь может называться человеком с высшим образованием. Те люди, которые отныне будут совершать открытия, становиться вожаками в политике, в экономике, совершать перевороты… они будут получать знания иначе.
Он подумал, поморщился, кивнул.
– Хоть с оговорками, но соглашусь. Однако это относится к учебному циклу. Ты же будешь руководить научно-исследовательским институтом. Над тобой никого не будет, Бравлин! Ты же всегда так болезненно отстаивал свою независимость!.. У тебя будет полная автономия. Из всех начальников – только я, да и то косвенный. Ну, там распределение бюджетных средств, то да се… Я, хоть и выше по рангу, но что-то вроде завхоза.
Он отщипывал виноград по ягодке, бросал, не глядя, в рот. Зубы все белые, крупные, не дешевле, чем по двести баксов за штуку. Но сбрасывать вес явно не желает, в то же время, вижу, не отказывается от удовольствия потешить желудок.
– Извините, Иван Семенович…
Он удивился:
– И это не по тебе? Так что же ты хочешь?.. Или ты всерьез занялся этим… как его… мне говорили, что ты объявил себя не то верховным гуру, не то аятоллой.
Я засмеялся:
– Не старайтесь меня задеть, Иван Семенович. Никем я себя не объявлял, но свое учение создал. И оно уже начинает набирать обороты.
– Что за учение? – спросил он любопытствующе. – Опять строить коммунизм?
– С коммунизмом ничего не получилось, – сообщил я на тот случай, если он думает, что у нас все еще Советская власть. – Слишком высокая цель для простого человечка – счастье человечества!.. А вот с иммортизмом, так я назвал свое учение, может пройти. Все-таки во главу угла ставим шкурные интересы… А прикрыть их высокими словами сможет всякий. Строители коммунизма уже во втором поколении растеряли энтузиазм, хоть и видели еще цель, а вот третье поколение потеряло из виду и цель… Здесь же будет все наоборот: чем дальше будет уходить общество от сегодняшнего дня, тем ближе будет осуществление самой сокровенной мечты человечества – быть бессмертным!..
– Ого, – сказал он не то с уважением, не то с насмешкой. – На бессмертие замахнулся… Да, это приманка для простого человека, лакомая приманка. Душу дьяволу продаст… тебе, Бравлин, тебе!.. только бы добраться до этого бессмертия… И как ты это мыслишь?
Я сказал устало:
– Человек обязан освободиться от презренной плоти и стать существом из чистой энергии. Те, кто воспевает прелести существования человека в смертном теле – слуги Тьмы, Хаоса, Небытия. Те, кто доказывает, что человек должен оставаться смертным, – служит дьяволу. Вот вкратце. Ну как?
Он пожал плечами:
– Никак. Что-то меня это не задело. Совершенно!
– Что делать, – ответил я тихо. – Что делать…
– Как что делать? – сказал он сердито. – Отказаться о всех ненаучных глупостей… подчеркиваю – ненаучных!.. и взяться за науку. За ту самую науку, в которой ты блистал.
Я развел руками.
– Что делать, – повторил я снова. – Я взялся за нечто общее, где наука и религия – лишь камешки в мозаике.
– Мозаике чего?
– Не знаю, – ответил я. – Еще не знаю. Наверное, души.
Он поморщился, но руки все так же безостановочно отрывали ягоды, челюсти работали хорошо, мерно, не мешали ровному течению слов:
– Души… Сейчас о ней модно вспоминать, когда разговор заходит об этих грязных талибах, ваххабитах, аддашидах… Но что можно ожидать от этих грязных невежественных фанатиков? Проще стереть их с лица земли, чем пытаться найти общую тему для разговоров!
Я взглянул на его мерно работающие челюсти, на крупное волевое лицо, ощутил тоску, что трачу время хрен знает на какой бесполезный разговор, а мне надо бы сейчас сидеть и выгранивать строки, добиваться их бронзовости, чеканности.