– Тебе должно быть чертовски больно, – сказал он.
– Я приняла немного аспирина. – Она снова открыла журнал, хотя он наверняка заметил, что она прочла его уже дважды.
– Куда ты направляешься?
Она закрыла журнал, посмотрела на него и улыбнулась.
– Ты очень милый, – сказала она, – но у меня нет желания разговаривать. Понятно?
– Понятно, – сказал он в ответ с улыбкой. – Но если ты захочешь выпить в честь большого утенка на боку самолета, когда прилетим в Бостон, то плачу я.
– Спасибо, но мне надо успеть на другой самолет.
– Да, дружище, сегодня утром твой гороскоп подвел тебя как никогда, – сказал он сам себе и снова открыл роман. – Но у тебя такой чудесный смех, что в тебя невозможно не влюбиться.
Она опять открыла журнал, но поймала себя на том, что вместо того, чтобы читать статью о красотах Нью-Орлеана, рассматривает свои поломанные ногти. Под двумя ногтями темнели пунцовые кровавые волдыри. В ее ушах еще звучал голос Тома, орущего с лестницы: «Я убью тебя, сука! Ты – чертова сука!» Она поежилась, как от холода. Сука для Тома, сука для швей, которые бестолково суетятся перед ответственным шоу и считают Беверли Роган дешевой писакой, сука для отца.
Сука.
Ты – сука.
Ты – чертова сука.
Она на мгновение закрыла глаза.
Нога, которую она порезала осколками флакона из-под духов, убегая из спальни, пульсировала больше, чем израненные пальцы. Кей дала ей бинт, пару туфель и чек на тысячу долларов, который Беверли сразу обменяла на наличные в Первом чикагском банке на площади Уотертауэр.
Несмотря на протесты Кэй, Беверли выписала чек на тысячу долларов на простом листе писчей бумаги.
– Я однажды читала, что чек обязаны взять независимо от того, на чем он написан, – сказала она Кэй. Ее голос, казалось, исходил не от нее. Может, из радио в соседней комнате. – Кто-то однажды обналичил чек, который был написан на артиллерийском снаряде. По-моему, я читала это в «Списках». – Она помолчала, потом неестественно засмеялась. Кэй спокойно и серьезно смотрела на нее.
– Надо получить в банке наличные как можно скорее, пока Том не сообразил заморозить счета.
Беверли не чувствовала усталости, хотя полностью отдавала себе отчет в том, что держится только на нервах и черном кофе, сваренном Кэй. Предыдущая ночь казалась ей страшным сном.
Она помнила, как за ней шли трое подростков, которые кричали ей вслед и свистели, но не осмеливались подойти. Она помнила, какое облегчение охватило ее, когда она увидела белый свет люминесцентных огней магазина на пересечении Седьмой и Одиннадцатой улиц. Она вошла туда, позволив прыщавому продавцу разглядеть ее старую блузку, и попросила у него взаймы сорок центов, чтобы позвонить по телефону. Это оказалось не трудно, ей было ясно с первого взгляда.
Первым делом она позвонила Кэй Макколл, набрав номер по памяти.
После дюжины звонков она уже испугалась, что Кэй уехала в Нью-Йорк, но сонный голос Кэй пробурчал. «Было бы неплохо, если б вы представились» – как раз когда Беверли собиралась повесить трубку.
– Кэй, это Бев, – сказала она и, поколебавшись какое-то время, решительно добавила:
– Мне нужна помощь.
Наступило молчание. Потом Кэй снова заговорила голосом человека, окончательно очнувшегося ото сна:
– Где ты? Что стряслось?
– Я около Седьмой и Одиннадцатой улиц, на углу Стрейленд-авеню и какой-то улицы. Я...Кэй, я ушла от Тома.
Кэй быстро взволнованно закричала в трубку:
– Прекрасно! Наконец-то! Ура! Я приеду за тобой! Сукин сын! Кусок дерьма! Я сейчас приеду за тобой в своем чертовом «Мерседесе»! Я найму оркестр! Я...
– Я возьму такси, – сказала Бев, зажав оставшиеся две десятицентовые монеты во вспотевшей ладони. В круглом зеркале внутри магазина она видела, как прыщавый продавец задумчиво уставился на ее задницу. – Но тебе придется заплатить по счетчику. У меня совсем нет денег. Ни цента.
– Я дам этому ублюдку пять баксов на чай, – прокричала Кэй. – Это, мать твою, самая лучшая новость после отставки Никсона! Сейчас мы с тобой, девочка моя, пропустим рюмочку-другую и... – Она замолчала, и когда снова заговорила, ее голос был совершенно серьезен, В нем было столько доброты и любви, что Беверли чуть не расплакалась.
– Слава Богу, ты наконец-то решилась, Бев. Слава Богу, Кэй Макколл раньше работала модельером, но вышла замуж за разведенного богача и в 1972 году увлеклась феминистическим движением, Это было примерно за три года до знакомства с Беверли. В тот период, когда она достигла наибольшей популярности среди феминисток, ее обвинили в использовании архаичных шовинистских законов, благодаря чему она оттяпала у своего делового мужа все, что полагалось ей по закону до последнего цента.