ОНО

Там не было никакой ямы, но я решил, что для меня будет лучше, если я буду соглашаться с ним во всем, что придет ему в голову. Поэтому я посмотрел на то место на земле, которое он мне показал и сказал, что пусть он не сомневается, разумеется, я вижу ее. Но он дал мне в нос и свалил меня на землю и кровь хлестала прямо на чистую рубашку.

«Ты не видишь ее, потому что какой-то чертов ублюдок ее закопал», – кричал он, и я увидел два больших пятна на его щеках. Но при этом он ухмылялся, и выглядел вполне довольным. «Так, мистер Добрый День, вот, что ты будешь делать! Убирай-ка грязь из этой ямы. Марш!»

И я копал больше двух часов, пока не выкопал яму себе до подбородка. Последние несколько метров шла сплошная глина, и к концу я стоял по колена в воде, и башмаки были мокры насквозь.

«Вылезай, Хэнлон», – сказал мне сержант Вильсон. Он сидел рядом на траве, покуривая сигарету. Он даже не предложил мне помочь. Я был грязный и мокрый с ног до головы. Он встал и подошел ко мне. Он показал на яму. «Что ты там видишь, ниггер?» – спросил он. «Вашу яму, сержант Вильсон», – сказал я. «Не нужна мне никакая яма, вырытая негром, давай, забрасывай ее грязью, рядовой Хэнлон».

Я, конечно, закопал ее обратно, и когда я все сделал, солнце уже клонилось к закату и становилось холодно. Он подошел и смотрел на меня, пока я не заровнял всю эту землю на поверхности лопатой. «А что ты видишь здесь сейчас, ниггер?» – спросил он меня. «Кучу грязи, сэр», – сказал я, и он снова меня ударил. Боже мой, Микки, я был на грани того, чтобы размозжить ему голову этой лопатой. Но если бы я сделал это, никогда бы мне не видать неба над головой, разве только через тюремную решетку. Но случалось, я подумывал, что напрасно не сделал этого. И все-таки я старался любой ценой сохранять мир.

"Это не куча грязи, ты, тупая грязная скотина! – орал он на меня, брызгая слюной. – Это моя яма'. Лучше выкопай ее сейчас же! Марш!"

И вот я опять копал эту яму, а потом опять закапывал ее, а потом он спросил, зачем я ее закопал, – он как раз хотел в нее сходить. И я опять копал ее, а он снял штаны и свесил свою грязную задницу над ней и смеялся надо мной, пока делал свои дела и спрашивал: «Ну, как ты, Хэнлон?»

«Все в порядке, сэр», – отвечал я ему, потому что решил: нет, не поддамся, пока я держусь на ногах, пока я еще в сознании, пока не упаду замертво. Меня не вывести из терпения!

"Хорошо, я понял, рядовой Хэнлон, тогда начинай ее закапывать.

Давай, давай, больше жизни, что-то ты стал очень медлительным".

И вот, когда я закапывал ее в очередной раз, прибежал через поле его друг и сказал, что приходила какая-то инспекция и они не могли найти Вильсона. Мои друзья прикрыли меня, поэтому со мной все было в порядке, но друзья Вильсона, если их можно так назвать, даже не побеспокоились. Он позволил мне уйти, а я потом все смотрел, не появится ли его имя на доске Наказаний на следующий день, но этого не произошло. Я думаю, он сказал, что пропустил проверку, потому что учил уму разуму одного грязного ниггера, который выкопал и закопал все ямы на территории базы в Дерри.

Они, наверное, дали ему медаль за это, вместо того, чтобы заставить чистить картошку. Вот как шли дела во время Компании И в Дерри".

Отец рассказал мне эту историю в 1958 году, тогда, я думаю, ему стукнуло 50, а матери было только 41 год. И я спросил его, почему же он возвратился в Дерри после всех этих ужасов.

"Ну, мне было только 16 лет, когца я пошел в армию, я соврал им о своем возрасте, чтобы они меня взяли. Это даже была не моя идея, это мать мне сказала. Я был большого роста, потому-то вранье прошло, я думаю. Я родился и вырос в Бургао, Северная Каролина, и мы видели мясо только, когда продавали табак, а иногда зимой, когда отец подстреливал опоссума или енота. Самое хорошее, что я вспоминаю о Бургао, было жареное мясо опоссума с кукурузными лепешками, которыми обложено было мясо в большом количестве.

Отец мой погиб в результате несчастного случая с какой-то сельхозмашиной. И мать сказала, что собирается взять Филли Лубрида в Коринт, так у нее были какие-то родственники, Филли Лубрид был приемным ребенком".

«Ты имеешь в виду моего дядю Фила?» – спросил я, улыбаясь при мысли, что кто-то мог называть его Филли. Он был юристом в Таксоне, штат Аризона, и уже шесть лет состоял в Городском Совете.

Когда я был маленьким, я думал, что дядя Фил очень богатый. Для черного человека в 1958 году, я думаю, он и был богатым. У него было 20 тысяч долларов в год.