ОНО

«Привет, нигтер», – сказал Генри, с ухмылкой появившись из-за кустов.

Майк сделал шаг назад, стреляя глазами по сторонам и прикидывая возможные пути к отступлению. Он знал, что если даст деру, то наверняка обгонит Генри. Генри был большим и сильным, но медлительным.

«Хочешь испачкать меня дегтем, – сказал Генри, наступая на мальчика. – Но ты недостаточно черен для этого, и ко мне не пристанет».

Майк скосил глазами влево и сделал обманное движение в ту же сторону. Генри клюнул на приманку и рванулся в том же направлении – слишком быстро и слишком далеко, чтобы успеть остановиться. Майк быстро взял вправо (на втором курсе университета он будет играть в университетской футбольной команде и только сломанная в середине сезона нога помешает ему установить новый университетский рекорд). Он бы легко увернулся от Генри, если бы не грязь. Она была густой, и Майк поскользнулся и упал на колени. Не успел он подняться, как Генри уже навалился на него.

«Ниггер-ниггер-ниггер!» – кричал Генри в каком-то религиозном экстазе, катая Майка по грязи. Грязь набилась Майку за воротник рубашки и поползла вниз по спине до самых брюк. Он чувствовал, как грязь стекает ему прямо в ботинки. Но заплакал он, только когда Генри размазал ему по лицу огромную пригоршню грязи, залепив обе ноздри.

«Вот теперь ты черный! – с ликованием прокричал Генри, втирая Майку в волосы грязь. – Теперь ты НАСТОЯЩИЙ черный!»

Он разорвал поплиновый пиджак и рубашку Майка до самого низа и нашлепнул мальчику на пуп грязную лепешку.

«Теперь ты черен, как полночь в РУДНИКЕ!» – победно заорал Генри и налепил Майку на уши по лепешке грязи. Потом он встал, уткнув руки в бока и закричал:

«Я убил твою собаку, черномазый!»

Но Майк не слышал его не только из-за грязи, набившейся ему в уши, но и из-за ужасных рыданий, сотрясавших его маленькое тело.

Генри швырнул в Майка последний липкий комок грязи, повернулся и зашагал домой, не оглядываясь. Через некоторое время Майк тоже поднялся и направился домой, все еще продолжая плакать.

Его мать, разумеется, пришла в ярость; она потребовала, чтобы Вилл Хэнлон позвонил шерифу Бортону и тот зашел в дом Бауэрсов до захода солнца. «Он и раньше такое вытворял, до Майка», – услышал Майк голос матери. Он сидел в ванне, а его родители разговаривали на кухне. Он принимал уже вторую ванну, первая почернела в тот же момент, когда он в нее залез. От ярости его мать перешла на местное наречие, которое Майк едва понимал. «Примени к нему закон, Вилл Хэнлон! Щенок, молокосос! Должен быть на него закон! Слышишь?»

Вилл слышал, но не сделал того, что говорила жена. В конце концов, когда она поостыла (это произошло уже ночью, когда Майк уже часа два как спал), он объяснил ей некоторые обстоятельства. Шериф Бортон – не Саливан. Если бы Бортон был шерифом в то время, когда произошел тот случай с отравленными цыплятами, Вилл никогда бы не получил свои двести долларов и вынужден был бы довольствоваться тем, что есть. Кое-кто сочувствует тебе, а кое-кто нет. Бортон относился к последним. По сути, он был просто бесхарактерным человеком.

«У Майка и раньше бывали неприятности с этим парнем, – сказал он Джессике. – Но дело не заходило далеко, потому что он обходил Генри Бауэрса стороной. Это послужит ему уроком».

«Ты хочешь сказать, что так все и оставишь?»

"Подозреваю, что Бауэре напичкал сына историями о наших с ним стычках, – сказал Вилл, – и поэтому сын ненавидит нас троих, и к тому же отец наверняка сказал ему, что все люди должны ненавидеть ниггеров. Все сводится к этому. Я ничего не могу поделать с тем, что наш сын – негр, что вот сижу здесь и объясняю, что Генри Бауэре не оставит его в покое только потому, что у него темная кожа. Он будет преследовать его до конца жизни, и я ничего не смогу с этим поделать, и ты тоже ничего не сможешь поделать. Именно там, в той христианской школе, в которую ты так стремилась его отдать, учительница сказала им, что белые лучше черных, потому что Хам, сын Ноя, смотрел на своего отца, пока тот спал пьяный и голый, а два других сына отвели глаза. Поэтому сыновья Хама были прокляты и обречены во веки веков рубить деревья и черпать воду, сказала она. И Майки сказал, что когда она рассказывала им эту историю, то смотрела прямо на него.

Джессика глядела на мужа, безмолвная и жалкая. Две слезинки выкатились у нее из глаз и медленно поползли по щекам.