ОНО

– У.., у.., у... – попытался что-то сказать Майк, но кроме этих нечленораздельных звуков не смог ничего произнести. Голова открыла глаза. Это были серебристые глаза клоуна. Глаза повернулись и посмотрели на него. Вокруг забитого перьями рта начали извиваться губы. Голова пыталась что-то сказать, вероятно, что-то пророческое, как оракул в Древней Греции, – Я просто решил, что должен быть с тобой, Майк, потому что без меня ты проиграешь. Ты проиграешь без меня, и ты знаешь об этом, ведь знаешь? У тебя был бы шанс, если бы ты увидел мое остальное тело, но твой истинно американский рассудок этого бы не вынес. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду, дружище? Все, что вы шестеро можете сделать – это попрощаться со своим прошлым и покончить жизнь самоубийством. И я подумал, что могу тебе в этом помочь. Помочь, усек. Майки? Усек, старина? Усек, ты, вонючий ниггер?

Ты не существуешь! – закричал он, но на самом деле не издал ни единого звука, как телевизор, у которого выключили громкость.

Невероятно нелепо, но голова подмигнула ему.

– Я существую. Существую. Как капли дождя. И ты знаешь, что я хочу сказать. Майки. То, что вы шестеро хотите попытаться сделать, – это все равно, что взлететь в реактивном самолете без шасси. Нет смысла взлетать, если не можешь приземлиться, не так ли? И нет смысла садиться, если не можешь снова взлететь. Ты никогда не знал настоящих загадок и шуток. Тебе никогда не заставить меня смеяться. Майки. Би-би, Майки, что скажешь? Помнишь птичку? Обычный воробышек. Но скажи: хей! Это было великолепно, правда? Большой, как сарай, как одно из чудовищ в глупых японских фильмах, которых ты так боялся в детстве. Времена, когда ты знал, как прогнать эту птичку от своего дома, прошли безвозвратно. Поверь мне. Майки. Если ты знаешь, как работать головой, то убирайся отсюда, убирайся из Дерри прямо сейчас. Если тыне знаешь, с твоей головой произойдет то же самое. Воспользуйся этим указателем на большой дороге жизни, прежде чем потеряешь ее, мой добрый друг.

Перекатившись через лицо, голова, издавая жуткий скрежет из набитого перьями рта, выпала из холодильника. Она покатилась по полу прямо к нему, как чудовищный шар, у которого попеременно показывались то спекшиеся от крови волосы, то сморщенное лицо; она катилась к нему, и за ней тянулась дорожка тягучей крови с оторвавшимися кусочками перьев. Губы ее шевелились, обнажая комок птичьего оперения.

– Би-би, Майки! – закричала она, и Майк как сумасшедший побежал от нее с вытянутыми руками, словно отгораживаясь ими от кошмарного видения. – Би-би, би-би, би-би, мать твою-би-и...

Неожиданно раздался громкий хлопок, напоминающий звук пробки, вылетевшей из бутылки дешевого шампанского. Голова исчезла. Тонкие фонтанчики кровавых струек взмыли вверх и снова упали на пол. Не имеет смысла мыть кладовку, Кэрол все равно ничего не увидит, когда придет завтра, даже если ей придется проходить сквозь эти шарики, чтобы подойти к плитке и сварить кофе. Как удобно, – он нервно хихикнул.

Он посмотрел наверх. Да, шарики по-прежнему были здесь. На голубых было написано:

В ДЕРРИ НИГГЕРЫ ЛОВЯТ ПТИЧЕК

На оранжевых было написано:

НЕУДАЧНИКИ ПРОДОЛЖАЮТ ПРОИГРЫВАТЬ.

СТЭНЛИ УРИС НАКОНЕЦ ВПЕРЕДИ

– Майк? – позвал его Ричи из справочного, где собрались все остальные. – Ты что там, умер?

Почти, – подумал Майк, глядя на воздушные шарики, кровь и перья в холодильнике.

В ответ он крикнул:

– Я думаю, что вам, ребята, лучше подойти сюда. Он услышал, как скрипнули стулья, и среди невнятных голосов Ричи сказал: «О, Господи, что опять?», а другим слухом, слухом своей памяти услышал, как Ричи сказал что-то еще, и неожиданно вспомнил, что давно искал; более того, он понял, почему это оказалось таким неуловимым. Он вспомнил реакцию остальных, когда он пришел в самую темную, самую заросшую часть Барренса и в тот день.., ничего не случилось. Никто не удивился, никто не спросил, как он нашел их, никто ничего не расспрашивал. Бен жевал «Твинки», он точно помнил, Беверли и Ричи курили сигареты, Билл лежал на спине, закинув руки за голову и смотрел в небо, Эдди со Стэном внимательно разглядывали веточки, разложенные поверх квадратной ямы со стороной около пяти футов.

Никто не удивился, никто не спросил, никто не расспрашивал. Он просто появился, и его приняли. Они как будто, сами того не ведая, ждали его. И этим третьим ухом, принадлежавшим его памяти, он услышал детский голосок Ричи, такой же писклявый, как недавно в библиотеке: