ОНО

Они молча пошли к двери. Билл и Беверли были вместе, Эдди, Ричи и Бен за ними. Когда они вышли на широкие гранитные ступеньки, Билл подумал, как молодо выглядит Беверли, как уязвимо... Появилась зловещая убежденность, что он снова может влюбиться в нее. Он пытался думать об Одре, но Одра казалась далеко. Она спала сейчас в их доме на Флит, когда солнце всходило, и молочница начала свой обход.

Небо Дерри снова затянуло, и низкие облака густыми полосами легли на пустынные улицы. Дальше по улице, в черноте вырисовывался дом культуры Дерри, узкий, высокий, викторианской эпохи. Билл подумал, что всегда, когда ходил в этот дом, он ходил один.

Ему пришлось подавить дикий смешок. Звук их шагов казался очень громким. Рука Беверли коснулась его руки, и Билл с благодарностью мягко сжал ее.

– Это началось до того, как мы приготовились, – сказала она.

– Были ли мы кккогда-нибудь птотовы?

– Ты был готов, Большой Билл.

Прикосновение ее руки было и неожиданным и необходимым. Он задавал себе вопрос, каким было бы прикосновение к ее груди второй раз в жизни, каким оно будет, и догадывался, что до того как окончится эта длинная ночь, он узнает. Он подумал: Я люблю тебя, Беверли... Я люблю тебя. Бен тоже любил тебя... Он любит тебя. Мы любили тебя тогда... Мы любим тебя и теперь. Любим больше, потому что это началось. Теперь нет выхода.

Он оглянулся и увидел библиотеку на расстоянии в полквартала. Ричи и Эдди стояли на верхней ступеньке, Бен – уже внизу, глядя им вслед. Руки его были засунуты в карманы, плечи опущены, и через колеблющуюся линзу низкого тумана казалось, что ему снова одиннадцать лет. Если бы он мог послать Бену мысль, Билл сказал бы ему:

Это не имеет значения, Бен. Любовь – вот что имеет значение, волнение.., когда всегда хочется и никогда не время. Может быть, все это мы берем с собой, когда выходим из голубого и входим вчерное. Холодный уют, может быть, но это лучше, чем совсем никакого уюта.

– Мой отец знал, – вдруг сказала Беверли. – Однажды я пришла домой из Барренса и он как раз узнал. Я когда-нибудь говорила тебе, что он обычно говорил мне, когда впадал в безумие?

– Что?

– "Я беспокоюсь о тебе, Бевви", – вот что он обычно говорил. – "Я очень беспокоюсь".

Она засмеялась, и в то же время ее пробрала дрожь.

– Я думаю, он хотел сделать мне больно, Билл. Я имею в виду.., он делал мне больно раньше, но вот последний раз было по-другому. Он был.., ну, во многом он был странным. Я любила его. Я любила его очень, но...

Она посмотрела на него, возможно, ожидая, что он скажет это за нее. Он не говорил, рано или поздно она должна была сказать это сама. Ложь и самообман стали балластом, который они не могли вынести.

– Я тоже ненавидела его, – сказала она, и ее рука на мгновение сжала руку Билла. – Я никогда раньше никому в жизни этого не говорила. Я думала, Господь поразит меня, если я когда-нибудь скажу это вслух.

– Тогда скажи это.

– Нет.

– Давай. Это причинит боль, но, может быть, лучше вскрыть старый гнойник. Скажи.

– Я ненавидела своего отца, – сказала она и беспомощно зарыдала. – Я ненавидела его, я боялась его, я ненавидела его, я так и не была для него достаточно хорошей девочкой, и я ненавидела его, да, ненавидела, но я и любила его.

Он остановился и прижал ее к себе. Ее руки судорожно обвились вокруг него. Ее слезы намочили ему щеку. Он чувствовал ее тело, зрелое и упругое. Он чуть-чуть отодвинулся от нее, не желая, чтобы она почувствовала его эрекцию.., но она снова прижалась.

– Мы провели там все утро, – сказала она, – играя в салки или что-то в этом роде. Что-то невинное. Мы даже не говорили о Нем в тот день, во всяком случае, не тогда.., хотя обычно мы говорили о Нем каждый день. Помнишь?

– Да, – сказал он. – Я помню.

– Небо было в тучах.., жарко. Утром мы много играли. Я пришла домой около одиннадцати тридцати. Я думала съесть бутерброд и миску супа после того, как приму душ. И потом вернуться и снова играть. Родители должны были быть на работе. Но он был там. Он был дома. Он

2

Лоуэр-Мейн-стрит, 11.30

швырнул ее в комнату, не успела она даже войти в дверь. Она испуганно вскрикнула и затем осеклась, так как ударилась о стену с такой силой, что онемело плечо. Она свалилась на их прогибающийся диван, дико озираясь вокруг. Дверь в переднюю с шумом захлопнулась.