Она смотрела, как я одеваюсь.
— Что теперь будет, Джордж? С нами?
— Я хочу быть с тобой, если ты захочешь быть со мной. Ты хочешь этого?
Сэйди села, простыня соскользнула и улеглась вокруг ее талии, она потянулась за сигаретами.
— Очень. Но я замужняя, и это так и будет оставаться до следующего лета в Рино. Если я подам на расторжение брака, Джонни выступит против. Черт, его родители будут против.
— Если мы будем осторожными, все будет хорошо. И нам надо быть осторожными. Ты же это понимаешь, да?
Она рассмеялась и подкурила.
— О, да. Это я понимаю.
— Сэйди, у тебя случались проблемы с дисциплиной в библиотеке?
— А? Изредка, конечно. Бывало. — Она пожала плечами; колыхнулись ее груди, мне стало жаль, что я так быстро оделся. А с другой стороны, кого я обманывал? Джеймс Бонд мог бы начать и в третий раз, но Джейк/Джордж был уже выжатый. — Я новенькая в школе. Они меня испытывают. Это, конечно, мне как булавки в ягодицу, но ничего такого, чего бы я ни ожидала. А что?
— Думаю, твои проблемы должны исчезнуть. Ученикам нравится, когда учителя влюбляются. Даже парням. Для них это — как телешоу.
— Они узнают, что мы…
Я немного подумал.
— Некоторые девочки догадаются. Те, у которых есть собственный опыт.
Она фыркнула дымом: «Это так чудесно». Но настоящего неудовольствия в ней не замечалось.
— Как ты относишься к обеду в «Седле», в Раунд-Хилле? Пусть люди привыкают видеть нас вместе.
— Хорошо. Завтра?
— Нет. Завтра у меня кое-какие дела в Далласе.
— Исследование для твоей книги?
— Ага, — вот оно, мы только сблизились, а я уже ей вру. Мне это не нравилось, но каким образом обойтись без этого, я не знал. А на будущее… Я отказался думать об этом сейчас. Должен был беречь собственное сияние.
— Во вторник?
— Хорошо. И еще одно, Джордж?
— Что?
— Нам надо найти какой-то способ, чтобы продолжить этим заниматься.
Я улыбнулся.
— Любовь способы найдет.
— Мне кажется, скорее это страсть.
— Наверное, и то и другое.
— Вы такой нежный, Джордж Эмберсон.
Боже, даже имя у меня вранье.
— Я расскажу тебе обо мне и Джонни. Когда смогу. И если ты захочешь выслушать.
— Захочу, — я думал, что должен это сделать. Если так произойдет, я кое-что пойму. О ней. О нем. О той швабре. — Когда ты сама будешь к этому готова.
— Как любит говорить наша достопочтенная директорша: «Ученики, дело будет трудное, но достойное».
Я рассмеялся.
Она погасила сигарету.
— Одно меня беспокоит. Одобрила ли бы нас мисс Мими?
— Я почти уверен, что да.
— Мне тоже так кажется. Веди домой осторожно, дорогой мой. И забери с собой это, — она показала на коричневый бумажный пакетик из аптеки в Килине. Тот лежал на комоде. — Если меня посетит кто-то из тех интересующихся, что любят, после того как сделали пи-пи, заглянуть в чужой шкафчик с медикаментами, я вынуждена буду что-то как-то объяснять.
— Хорошо, что напомнила.
— Но держи их наготове, милый.
И она подмигнула.
Дорогой домой я поймал себя на мысли о тех резинках. Называются «Троян»… и ребристые, для ее удовольствия, как написано на упаковке. У леди больше нет диафрагмы (хотя я думал, что она может приобрести себе новую, когда в следующий раз поедет в Даллас), а противозачаточные пилюли еще год, а то и два не появятся в широкой продаже. Да и тогда врачи еще будут выписывать их неохотно, если я правильно помню курс современной социологии. Итак, пока что остаются эти «Трояны». Я буду надевать их не ради удовольствия, а чтобы она не родила ребенка. Это так удивительно, если вспомнить о том, что до моего собственного рождения еще целых пятнадцать лет.
Следующим вечером я вновь нанес визит в заведение Тихого Мича. Табличка на двери предупреждала ЗАКРЫТО, и все выглядело так, словно внутри пусто, тем не менее, как только я постучал, мой электронный приятель тут же меня впустил.
— Вы как раз вовремя, мистер Доу, как раз вовремя, — приговаривал он. — Увидим, что вы скажете. Что касается меня, то мне кажется, тут я превзошел самого себя.
Он исчез в заднем помещении, а я остановился возле стеклянной витрины с транзисторными радиоприемниками и ждал. Возвратился он, держа в руках по лампе. Абажуры у них были запачканы, словно их поправляли множество грязных пальцев. У одной была отбита подставка, и на столе она стояла криво: Наклонная Пизанская Лампа. Прекрасные объекты, так я ему и сказал. Он оскалился и положил рядом с лампами два магнитофона в коробочках. А также сумку на петле с несколькими разной длины отрезками провода такого тонкого, что почти невидимого.