260  

— Ты приехал в Техас для того, чтобы воплотить в жизнь какое-то дело, и это дело не няньчанье школьной библиотекарши, у которой не хватило ума понять, что ей угрожает опасность.

— Мое дело в Далласе отложилось на некоторое время.

— В самом ли деле?

— Да. — А если попросту, то все уже решено. Ли собирается ехать в Новый Орлеан, а я поеду в Джоди. Прошлое продолжает бороться против меня, оно собиралось выиграть этот раунд. — Тебе потребуется время, Сэйди, а у меня оно есть. Так почему бы нам не использовать его совместно.

— Зачем я тебе? — произнесла Сэйди голосом, лишь немного более громким, чем шепот. — Такая, как теперь, я тебе не нужна.

— Еще как нужна.

Она смотрела на меня глазами, преисполненными боязни надежды, но вопреки всему с надеждой.

— Какая тебе во мне польза?

— Так как ты лучшее, что случалось в моей жизни.

Уцелевший краешек ее губ начал дрожать. Слеза сползла по щеке, вслед за первой покатились и другие.

— Если мне не надо будет ехать в Саванну…не надо будет жить с ними…с ней … тогда, может, я бы смогла, я не знаю, возможно, попозже мне могло стать немного лучше.

Я обнял ее.

— Тебе будет намного лучше.

— Джейк? — голосом приглушенным, сквозь слезы. — Ты можешь сделать для меня одну вещь, прежде чем уйдешь?

— Что, сердце мое?

— Вынеси на хрен это проклятое чоп-суи. От его запаха меня мутит.

10

Медсестру с плечами футбольного защитника и пришпиленными к груди часы звали Ронда Мак-Гинли, и восемнадцатого апреля она настояла на том, чтобы Сэйди довезли в кресле-каталке не только до лифта, а до края госпитального паркинга, где возле приоткрытой пассажирской двери своего автомобиля-универсала нас ждал Дик.

— Чтобы я тебя здесь, у нас, никогда больше не видела, сладенькая, — сказала на прощание сестра Мак-Гинли, когда мы пересаживали Сэйди из кресла в машину.

Сэйди отстранено улыбнулась и не сказала ничего. Она находилась — если называть вещи их настоящими именами — в полном улете, где-то под небами. Тем утром доктор Эллиртон осматривал ее лицо, крайне болезненный процесс, который требовал чрезвычайной дозы обезболивающего.

Мак-Гинли обратилась ко мне:

— Ей надо уделять много внимания, все время о ней заботиться в ближайшие месяцы.

— Я буду стараться по возможности лучше.

Мы поехали. В десяти милях южнее Далласа Дик произнес:

— Заберите у нее это и выбросьте в окно. Я слежу за дорогой, сегодня, к черту, полно машин.

Сэйди заснула с зажатой между пальцев тлеющей сигаретой. Я перегнулся через сидение и выбросил эту гадость. Она простонала:

— Ох, Джонни, не надо, прошу, не надо.

Мы с Диком переглянулись. Всего лишь на секунду, но для меня этого было достаточно, чтобы догадаться, что у нас с ним промелькнула одна мысль: «Длинная еще дорога впереди. Длинная дорога».

11

Я переехал жить к Дику, в его дом в испанском стиле на улице Сема Хьюстона[581]. По крайней мере, для людских глаз. По правде говоря, я переехал в дом № 135 на Бортевой аллее, к Сэйди. Когда мы ее туда впервые заводили, я боялся того, что мы там можем увидеть, и Сэйди, пусть какая она не была тогда обдолбанная, думаю, тоже набралась этого страха. Но мисс Элли вместе с Джо Пит с факультета домашней экономики позвали нескольких надежных девушек, которые перед возвращением Сэйди целый день там вымывали, отскребали, полировали, не оставив ни одного грязного следа Клейтона. Ковер из гостиной убрали, заменив другим. Новый был официального серого, совсем не жизнерадостного цвета, но, наверное, это был умный выбор; серые вещи мало поддерживают воспоминания. Выбросили также ее порезанную одежду и заменили другими вещами.

Сэйди ни разу и словом не коснулась ни нового ковра, ни нового гардероба. Я не уверен, что она их даже заметила.

12

Дни я проводил там, готовил пищу, работал в ее маленьком садике (который захиреет с наступлением очередного знойного лета в Центральном Техасе, но совсем не засохнет) и читал ей «Холодный дом» Диккенса. Мы с ней также приохотились к нескольким дневным мыльным операм: «Тайная буря», «Молодой врач Мелоун», «Из этих корней», но нашим любимым сериалом стал «Край ночи» [582].

Сэйди сменила прическу: вместо центрального пробора она начала причесывать волосы на манер Вероники Лейк[583], с правой на левую сторону головы, таким образом, когда наконец сняли повязки, ее самые плохие шрамы хоть как-то были прикрыты. Впрочем, это не должно было продолжаться долго, первая реконструктивная операция — командная работа четырех врачей — была назначена на пятое августа. Эллиртон сказал, что понадобится, по крайней мере, еще четыре операции.

  260  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×