11.22.63

— Джейк, — прохрипела она.

— Нет, сердце мое, не надо говорить.

Она не обращала внимания, а впрочем — когда такое вообще бывало?

— Джейк, президент!

— В безопасности.

Я его не видел целым и невредимым, поскольку лимузин рванул прочь, но я видел, как дернулся Ли, посылая свою единственную пулю на улицу, и этого мне было достаточно. И Сэйди я все равно сказал бы, что он цел, как бы оно там на самом деле не было.

Ее глаза закрылись, потом раскрылись вновь. Шаги теперь уже звучали очень близко, они уже завернули с площадки пятого этажа и атаковали последний переход. Далеко внизу толпа ревела от возбуждения и волнения.

— Джейк.

— Что, сердце мое?

Она улыбнулась.

— Как мы танцевали!

Когда прибыли Бонни Рей и остальные, я сидел на полу, держа ее на руках. Они пробежали мимо меня. Сколько их было, не знаю. Возможно, четверо. Или восемь. Или дюжина. Зачем мне было смотреть на них. Я баюкал Сэйди, прижимая ее голову к своей груди, разрешая ее крови пропитывать мою рубашку. Мертвую. Мою Сэйди. Она попала в ту машину, в конце концов.

Я никогда не был плаксой, но почти каждый мужчина, теряя свою любимую женщину, становится им, вы разве так не думаете? А? А я нет.

Так как я знал, что должно было быть сделано.

Часть 6

Мистер Зеленая Карточка

Раздел 29

1

Я не находился под арестом в формальном смысле, но меня задержали, направив в полицейский участок в патрульном автомобиле. В конце этой поездки люди — кое-кто из них репортеры, тем не менее, по-большей части простые граждане — стучали в окна, заглядывали вовнутрь. Как-то отстраненно, отчуждено, я думал, что вот сейчас меня могут вытянуть, и линчевать за покушение на убийство президента. Мне это было безразлично. Что меня больше всего волновало, это моя окровавленная рубашка. Я хотел ее снять; и я же хотел носить ее до конца жизни. Это была кровь Сэйди.

Никто из копов на переднем сидении не задавал мне вопросов. Я думаю, кто-то приказал им не делать этого. А если бы они меня все-таки о чем-то спросили, я бы не ответил. Я был занят мыслями. Я мог их думать, так как бесчувственность вновь окутывала меня. Я одевался в нее, словно в панцирь. Я мог все исправить. Я могу все исправить. Но сначала мне придется отбыть говорильню.

2

Меня посадили в комнату, которая была белой, как лед. Там стоял стол и три жестких стула. На один из них я и сел. Где-то звонили телефоны, стрекотали телетайпы. Туда-сюда ходили люди, громко говорили, иногда кричали, иногда смеялись. Смех этот звучал истерично. Так люди смеются, когда понимают, что чудом избежали опасности. Спаслись от пули, так бы сказать. Возможно, так смеялся Эдвин Уокер вечером десятого апреля, когда, говоря с репортерами, вычесывал у себя из волос стеклянные осколки.

Те же самые два копа, которые привезли меня из Книгохранилища, обыскали меня и забрали мои вещи. Я спросил, могу ли оставить себе два последних пакетика порошка Гуди. Копы посоветовались между собой, потом разорвали пакетики и опустошили их на покрытый шрамами от сигаретных ожогов и вырезанных на нем инициалов стол. Один из них, послюнявив палец, отведал порошок и кивнул: «Воды?»

— Нет. — Я сгреб порошок и высыпал себе в рот. Тот был горьким. Мне это нравилось.

Один коп вышел. Второй попросил у меня мою окровавленную рубашку, которую я неохотно снял и отдал ему. Потом наставил на него палец.

— Я понимаю, это доказательства, но вы должны относиться к ней с уважением. Кровь на ней принадлежит женщине, которую я любил. Для вас это может ничего не значить, но это также кровь женщины, которая помогла предотвратить убийство президента Кеннеди, и это что-то, да значит.

— Нам лишь надо определить тип крови.

— Хорошо. Но она входит в перечень моих личных вещей. Я хочу получить ее назад.

— Конечно.

Возвратился тот коп, который выходил, он принес простую белую нижнюю рубашку. Она была похожа на ту, которая была на Освальде — то ли могла бы быть на нем — на фото, сделанном сразу после его ареста в кинотеатре «Техас».

3

Я прибыл в маленькую белую комнату для допросов в час двадцать. Приблизительно через час (точно я сказать не могу, так как там не было часов, а мой новый «Таймекс» забрали вместе с остатками моих личных вещей) те же самые парочка копов привели мне приятеля, фактически старого знакомого: с большим черным саквояжем сельского врача в комнату вошел доктор Малколм Перри. Я встретил его без особого удивления. Он был здесь, в полицейском участке, так как не должен был сейчас вынимать в госпитале Паркленд фрагменты пули и костей из мозга Джона Кеннеди. Река истории уже начала течь в новом направлении.