Empire V

Я чувствовал, как в зале сгущается электричество.

— Все-таки наверно придется сказать, - заключил я. - Так вот. Иван Григорьевич на дружеской ноге со многими финансовыми тузами и крупными бизнесменами, некоторые из которых здесь присутствуют. Все это очень богатые люди. Иван Григорьевич тоже известен им как крупный бизнесмен, чей бизнес временно находится в доверительном управлении группы адвокатов - поскольку наш герой уже много лет на государственной службе…

Я почувствовал, как голова Семнюкова задвигалась из стороны в сторону, словно он что-то отрицал. Я замолчал, полагая, что он хочет ответить. Но он не стал говорить.

— Так вот, господа, - продолжил я. - Самая стыдная, темная и мокрая тайна Ивана Григорьевича в том, что доверительное управление, акции и адвокаты - это туфта, и никакого реального бизнеса у него нет. А есть только пара потемкинских фирм, состоящих из юридического адреса, названия и логотипа. И нужны эти фирмы не для махинаций, а для того, чтобы делать вид, будто он занимается махинациями. Кстати, интересное наблюдение, господа - на примере Ивана Григорьевича можно ясно сформулировать, где сегодня проходит грань между богатым и бедным человеком. Богатый человек старательно делает вид, что у него денег меньше, чем на самом деле. А бедный человек делает вид, что у него их больше. В этом смысле Иван Григорьевич, безусловно, бедный человек, и своей бедности он стыдится сильнее всего - хотя большинство наших соотечественников сочли бы его очень богатым. У него придумано много способов скрывать реальное положение дел - есть даже такая нетривиальная вещь как потемкинский офшор. Но в действительности он живет на взятки, как самый заурядный чиновник. И пусть это довольно крупные взятки, все равно их не хватает. Потому что тот образ жизни, который ведет Иван Григорьевич, недешев. И уж конечно он не ровня тем людям, с которыми гуляет в Давосе и Куршевеле… Вот.

— А я знал, - сказал мужской голос в группе халдеев.

— А я нет, - откликнулся другой.

— И я тоже нет, - произнес третий.

Иван Григорьевич переступил черту на полу. Кажется, он сделал это незаметно для себя - но роковой шажок увидели многие, и в зале раздались веселые крики "зашел, зашел!" и "продул!", словно мы были на съемках телевикторины. Иван Григорьевич смиренно кивнул головой, признавая поражение, а потом бросился на меня с кулаками.

Я не видел его, но чувствовал. Его рука неслась к моему затылку. Я отклонил голову, и его кулак, появившись из-за моей спины, медленно пронесся мимо моего уха. Я увидел на его запястье белый кружок часового циферблата с раздвоенным крестом "Vacherone Constantine".

Самым странным было то, что события в физическом мире происходили крайне медленно, но мои мысли двигались в привычном темпе. "Почему крест раздвоенный?" - подумал я и дал себе команду не отвлекаться. Мне вспомнился совет, который Гектор дал перед поединком Парису в фильме "Троя": "думай только о его мече и о своем". Но вместо мечей мне вдруг представилась психоаналитическая кушетка. Какая же мерзость этот дискурс…

Все последующее произошло в реальном времени практически мгновенно, но по моему субъективному хронометру было операцией примерно такой же длительности, как, скажем, приготовление бутерброда или смена батарейки в фонарике.

Прежде чем Иван Григорьевич достиг места, где я стоял, я прыгнул в сторону, согнулся в воздухе, и, когда его туша поехала мимо, поймал ее за плечо, позволив инерции его движения рвануть меня за собой. Мы поплыли сквозь пространство вместе, как пара фигуристов. Он был слишком большим, чтобы бить его голым кулаком. Требовалось что-то тяжелое, желательно металлическое. Единственным подобным предметом, до которого я мог дотянуться, была его маска. Я сорвал ее, размахнулся ей в воздухе и обрушил на его голову равнодушное золотое лицо. Сразу после удара я отпустил его плечо, и мы разделились. Маска осталась в моей руке. Ничего сложного во всем этом не было, только от рывков и напряжения болели суставы.

После того, как я приземлился, он сделал несколько шагов и рухнул на пол лицом вперед (я подумал, что он решил уйти от позора, притворившись оглушенным).

Видимо, я не зря вспомнил про Гектора. Мизансцена до того напоминала эпизод из "Трои", где Брэд Питт убивает великана-фессалийца, что я не удержался от соблазна побыть немного Ахиллесом. Шагнув к толпе халдеев, я прижал к лицу маску Ивана Григорьевича, оглядел их и громко повторил слова Брэда Питта: