Кошачье кладбище

— Да бросьте. — И Луис помахал на прощание миссис Баддинжер. Та улыбнулась и помахала в ответ. Подняв яблоко, Луис откусил… и у него едва не свело челюсти, таким оно оказалось «сладким». Впрочем, все равно вкусно. РАЗВЕ Я НЕ ЗАСЛУЖИЛ ГОСТИНЦА? И с удовольствием доел. Только сейчас он почувствовал, что голоден как волк.

— Нет, нет, я ваш должник, — настаивал Джад, — если что у вас случится — первым делом ко мне.

— Договорились! — кивнул Луис. — К вам!

Через двадцать минут из Бангора приехала «Скорая». Луис со двора наблюдал, как санитары переносили Норму в машину, через дорогу в окне гостиной мелькнуло лицо Рейчел. Луис помахал ей, она — ему.

Луис с Джадом проводили взглядом машину, сейчас сирена не выла, зато вовсю светили фары.

— Мне, наверное, надо сейчас к ней, в больницу, — сказал Джад.

— Никто вас на ночь глядя к Норме не пустит. Сначала кардиограмму снимут, потом сердце уколами поддерживать будут. В первые сутки к ней никого не пустят.

— Как по-вашему, Луис, выдюжит она, а?

Тот лишь пожал плечами.

— Обнадеживать не стану. Все-таки сердце у нее прихватило. Но, по-моему, выкарабкается. Еще здоровее прежнего будет после лечения.

— Дай-то Бог. — И Джад закурил.

Луис улыбнулся, взглянул на часы. Поразительно: еще и восьми нет. А кажется, будто целая ночь пролетела.

— Я, Джад, пойду, пожалуй. Хочу дочурку еще по домам повозить. Сегодня для «ведьм» самое времечко гостинцы получать.

— О чем речь, Луис! И скажите ей, чтоб не стеснялась на людях.

— Непременно.

Луис вернулся домой. Элли еще не сняла своего «ведьминого» наряда, хотя Рейчел уговаривала ее переодеться в ночную рубашку — скоро спать. Но девочке так не хотелось расставаться с игрой, прерванной из-за сердечного приступа Нормы. Ведь вечер еще длинный.

— Надевай-ка пальтишко, — сказал Луис, и дочка закричала, захлопала в ладоши от радости.

— Уже очень поздно, Луис.

— А мы на машине. Ну, пойми, Рейчел, ведь она этого праздника месяц дожидалась.

— Ну, что с вами поделать… — сдалась мать, и Элли обрадовалась еще больше. — У Нормы ничего опасного?

— Кажется, обошлось. — Луис хоть и устал, но был доволен. — Сердце немного подкачало. Ей нужно поберечь себя, все-таки семьдесят пять, в таком возрасте надо понимать, что козочкой уже не попрыгать.

— Как удачно, что ты рядом оказался. Божий промысел.

— А мы с удачей накоротке, — улыбнулся Луис. Подошла Элли. — Ну, как, злодейка-чародейка, готова?

— Готова! Пойдем скорее! Ну, пойдем же!

Через час он привез дочку и полмешка гостинцев домой. Элли хоть и упрямилась, не хотела возвращаться, но, скорее, для вида — ее сморила усталость. Еще в машине она озадачила его внезапным вопросом:

— Пап, а миссис Крандал стало плохо из-за меня? Потому что я не хотела брать яблоко с мякушкой, да?

Луис удивленно и даже испуганно взглянул на дочь: откуда у нее такая странная мысль, прямо язычество какое-то. Вроде гадания на ромашке «любит-не-любит». Или бабы с пустыми ведрами навстречу, или черная кошка… Невольно вспомнилось Кошачье кладбище, могилки расходящимися кругами. Смешно, хотелось убедить самого себя. Но не получилось.

— Нет, милая, не потому. Когда ты прыгала и выла с «привидениями» на кухне…

— Это не привидения, это — близнецы Баддинжер.

— Ну, хорошо. Так вот, пока вы там резвились, мистер Крандал сказал мне, что у жены давно уже грудь побаливает. Скорее, наоборот, из-за тебя и твоих друзей нам удалось ее спасти. Во всяком случае, все могло бы обернуться хуже.

Теперь уже Элли испуганно посмотрела на отца.

— Да, дочка, ей был нужен врач. А я — врач. И оказался у Нормы дома только благодаря тебе, этому празднику.

Элли надолго задумалась, потом кивнула и уверенно сказала:

— Она, наверное, все равно умрет. У кого сердце болит, те умирают. Немножко поживут, а потом раз — и все!

— Откуда ж ты такой премудрости набралась?

Элли только пожала плечами, это ж его характерный жест, с радостным удивлением отметил Луис.

Дочь благосклонно разрешила ему нести ее мешок с гостинцами — это ли не высокое доверие! Луис задумался: при мысли о смерти Чера дочь едва ли не в истерику впадает, а мысль о смерти бабушки Нормы оставляет ее спокойной, эта смерть для нее нечто естественное, само собой разумеющееся. Как это она сказала? «Немножко поживут, а потом раз — и все!»