Отзвуки эха

Она была так красива, что в голову невольно лезли подобные предположения, но на этот раз настала ее очередь смеяться.

— Я монахиня-кармелитка. Но если вы хотели сделать мне комплимент, большое спасибо.

Амадея вовсе не была уверена, что быть актрисой или моделью так уж почетно, и ее мать не одобрила бы такого. Жан-Ив, услышав ответ, оторопел.

— Вы оставили монастырь до войны?

— Нет. Только после того, как мать и сестру отправили в лагерь. Я ушла ради безопасности остальных.

Мне это показалось правильным.

Амадея не знала, что сестра Тереза Бенедикта во Христе, в миру Эдит Штайн, и ее сестра Роза были арестованы в голландском монастыре и отправлены в Освенцим. И именно в тот день, когда Амадея прогуливалась с Жан-Ивом в саду меленской фермы, Эдит Штайн погибла в газовой камере.

— И вы вернетесь в монастырь после войны?

— Да, — уверенно кивнула Амадея. Именно эта мысль и помогала ей держаться.

— Какая бесцельная жизнь! — воскликнул Жан-Ив.

— Ничуть. Это прекрасная жизнь!

— Как вы можете так говорить? — возмутился он. — Столько лет провести взаперти, за стенами монастыря. Да вы совсем и не похожи на монахиню.

— Еще как похожа, — спокойно возразила Амадея. — И мы постоянно трудимся. Работаем целыми днями и молимся за всех вас.

— Вы и теперь молитесь?

— Конечно. В такое время, как сейчас, следует молиться еще больше. С утра до вечера.

Особенно за того человека, причиной смерти которого она невольно стала. Того, кто спас ее от лагеря. У Амадеи перед глазами до сих пор стояли лицо Вильгельма и багровая лужа вокруг его разбитой головы. Она знала, что угрызения совести будут терзать ее до конца дней. И что каяться ей тоже до конца дней. Отмаливать страшный грех убийства.

— Вы помолитесь за моих братьев? — неожиданно спросил Жан-Ив, останавливаясь, чтобы взглянуть на нее. Он выглядел моложе, чем она, хотя был старше годами. Амадея временами чувствовала себя очень старой, вероятно, потому, что устала душой. Слишком много пришлось ей повидать, слишком многое пережить. Куда больше, чем большинству немцев.

— Ну конечно. А где ваши братья? — в свою очередь, поинтересовалась она, тронутая его просьбой. Сегодня же вечером она помолится за неизвестных ей людей.

— Их расстреляли нацисты две недели назад в Лионе.

Они были в отряде Мулена.

От Сержа Амадея знала, кто такой Мулен. Герой Сопротивления, чье имя было известно каждому французу.

— Мне очень жаль. А кто-нибудь еще у вас есть? — осторожно спросила Амадея, надеясь, что он не остался один, но Жан-Ив только покачал головой:

— У меня никого нет. Отец погиб, когда я был ребенком. Несчастный случай во время ловли рыбы. Мать умерла в прошлом году. Заболела воспалением легких, и мы не смогли достать лекарство.

Теперь понятно, почему он такой грустный. У бедняги больше нет семьи, нет никого, кроме этих родственников здесь, в Мелене. Амадея подумала о судьбе своих родных.

— Мои мать и сестра тоже скорее всего погибли. А если и живы… Нет, вряд ли. Год назад их отправили в Равенсбрюк. Сестре было всего шестнадцать. А отец умер, когда мне было десять. Его сбросила лошадь. Мать была еврейкой и перешла в католичество, чтобы выйти замуж за отца. Обе семьи от них отказались. Родных матери выслали в лагерь после «хрустальной ночи». Отец был французом и католиком, сыном графа. Тогда шла Первая мировая война, и немцы воевали с французами. Люди способны на такие глупости! Представляете, отца и мать так и не простили.

— Они были счастливы? — Казалось, Жан-Ив интересовался искренне, и Амадею это тронуло. Она почувствовала, что у нее появился новый друг. Новый друг в эти тяжелые времена? Невыносимо тяжелые времена.

— Очень. Они так любили друг друга. Я и не представляла, что можно так любить.

— Как по-вашему, они жалели о том, что сделали? Я имею в виду, ослушались родителей.

— Никогда. Они никогда об этом не пожалели. И жили очень дружно. Но после смерти отца мама уже больше не была прежней. Из нее словно ушла жизнь. Моей сестре тогда было только два года. Я стала заботиться о ней. Мама почти не обращала на нас внимания, и сестра стала моим ребенком, — рассказывала Амадея, не скрывая слез. Она так давно не говорила о Дафне, и на сердце вдруг стало невыносимо тоскливо. Как ей не хватает матери и сестры!

— Наверное, таких, как мы, кто потерял всех, сейчас очень много. Мои братья были близнецами, — почему-то добавил Жан-Ив, словно это теперь имело какое-то значение. Очевидно, имело. Для него.